– О, Элис!..

Он уложил ее на спину и раздвинул ноги. И тотчас же навис над ней, суровый и прекрасный как святой, хотя в глазах его не было ничего святого. Их взгляды встретились, и она почувствовала, как его возбужденная плоть коснулась ее лона.

– Да, Саймон, да… – прошептала она.

Его глаза на мгновение закрылись, но только на мгновение. Потом он медленно вошел в нее, растягивая, наполняя.

– Тебе больно. – Он пристально наблюдал за ее лицом.

– Нет-нет, все хорошо. – Конечно, ей было больно, но даже боль была приятна, и она радовалась ей.

Он вошел в нее до конца и замер. Шумно выдохнув, пробормотал:

– О боже…

И было очевидно, что он сдерживался. Сдерживался ради нее.

– Еще, Саймон, – послышался голос Элис.

Он тотчас же немного приподнялся, а затем снова рванулся вперед. И снова – боль, но тут же неожиданное наслаждение. А боль почти прошла. Словно почувствовав эти перемены, он стал входить в нее все быстрее и быстрее. Его глаза опять закрылись, и он что-то прорычал. Элис же наслаждалась его наслаждением… и своим, конечно же.

Внезапно он издал хриплый стон и тотчас вышел из нее, откинув голову. В следующее мгновение его горячее семя потоком излилось ей на живот, после чего он со стоном упал рядом с ней, забросив руку за голову. Но другая его рука сжала ее пальцы и он пробормотал:

– Черт возьми, это твой первый раз, а я – как животное…

– Вовсе нет.

– Но боль…

– И наслаждение. – Она повернула к нему голову. – Я все думала, гадала, но даже не догадывалась, насколько это хорошо. – И больше так хорошо никогда не будет. Ведь он уедет навсегда.

Саймон промолчал, и она с улыбкой добавила:

– Я слышала, что чем чаще это делаешь, тем лучше становится.

– Совершенно верно. – Он тоже улыбнулся и встал с постели. Ее охватило разочарование, когда Саймон направился в ванную, но он тут же вернулся с влажной мочалкой и осторожно обтер ее. Затем, не выказав ни малейшего смущения, обтерся сам. А на мочалке появились пятна крови.

Они молча смотрели друг на друга, и у нее не было сожалений. Ведь она ничего от него не ожидала, кроме этой ночи. Поэтому, взяв у Саймона мочалку, Элис отложила ее в сторону. Сегодняшняя ночь принадлежала ей, и на эти несколько часов она сможет притвориться, что и он тоже принадлежал ей.

Обнявшись, они заснули. Элис не знала, сколько времени спала, но, проснувшись, увидела, что лампа не горела – только лунный свет освещал комнату.

Тут Саймон вдруг пошевелился, целуя ее в затылок, а его руки сжали ее груди. Элис невольно застонала. Она-то думала, что уже насытилась, но ласки Саймона вновь пробудили голод.

Когда же его рука легла ей на живот, а потом скользнула ниже, желание еще больше усилилось. Она обняла его за шею – и застонала, почувствовав, что «петушок» был твердым и обжигал ее ягодицы. В следующее мгновение Саймон развел ей ноги и медленно погрузился в нее.

Снова боль, но на этот раз меньше, чем в первый. И она быстро проходила, по мере того как росло наслаждение. А Саймон входил в нее снова и снова, одновременно растирая чувствительный бутон. И он все время шептал ей на ухо нежные слова. Говорил, что она очень красива, что они созданы друг для друга и что он хочет быть в ней вечно.

Внезапно оба содрогнулись почти одновременно, но все же он успел выйти из нее и излиться на простыни.

Оба тяжело дышали, и ей казалось, что она должна была бы устать. К тому же день был очень долгим и трудным. Однако ей совсем не хотелось спать – словно сейчас был полдень. И Элис чувствовала: время ускользало песчинка за песчинкой. Поэтому следовало схватить все, что можно.

Наконец, нарушив молчание, спросила:

– Богатые люди – они все такие?

Он потянулся и улегся на спину, увлекая ее за собой, так что она оказалась на его мускулистой груди. Она думала, что Саймон не обратил внимания на ее вопрос и не станет отвечать, но он вдруг проговорил:

– Эти люди – Харролд, Стокем, Тафтон – скопили огромное богатство, потому что плевать хотели на всех, кроме самих себя. Но я знал десятки, сотни коммерсантов, которые сколотили состояние, не обращаясь со своими рабочими как с животными, а эти… – Он тяжело вздохнул. – А эти готовы идти по трупам – только бы заработать побольше. Так что люди – они разные. Поэтому мы в «Немисис» по-разному к ним относимся.

– Но неужели вы заранее знаете, кто есть кто?

Саймон пожал плечами:

– Конечно, хотелось бы знать. Хотелось бы знать заранее. Но лучшее, что мы можем сделать, – это поощрять сострадание в других и как можно раньше видеть признаки жестокости, чтобы ее остановить.

– А если шантажируешь и запугиваешь людей, как Джек Далтон, – то что?

Саймон снова пожал плечами:

– Цитирую Марко, не раз цитировавшего Макиавелли. «Цель оправдывает средства» – вот так-то. Но ты ведь не собираешься отступать? – спросил он неожиданно.

– Нет, конечно. После того, что эти ужасные женщины болтали о бедняках, – нет. Похоже, они намеренно ослепляют себя. Словно не хотят видеть, что происходит вокруг.

– Такой выбор делают многие состоятельные люди.

– Но у других-то нет выбора.

Он провел губами по ее лбу.

– Поэтому мы и боремся как можем.

Элис нежилась в объятиях Саймона, ощущая его силу. И эти ощущения навсегда останутся с ней, что бы потом ни случилось.

Впрочем, уже и сейчас ясно, что случится. Она вновь станет дробильщицей, правда, будет зарабатывать больше. Но она все равно останется Элис Карр из Тревина, помогающей брату и невестке растить детей. Она также примет участие в управлении шахтой и… Будь проклят всякий, кто скажет, что женщина на это не способна!

Так что с ее будущим все ясно. И с будущим Саймона – тоже. Она ведь слышала решимость в его голосе, когда он говорил о «Немисис». «Немисис» – его жизненный путь, он с него не свернет.

А вообще-то он жестокий негодяй! Но когда он уйдет… Рана в ее сердце долго не затянется. Она не знала человека, подобного ему. И никогда не узнает, даже если покинет Тревин, покинет шахту и будет искать счастья в иных местах. Другого такого просто быть не может.

– Почему время должно идти? – прошептала она. – Почему мы не можем… воткнуть в него булавку – как ученые втыкают булавки в бабочек?

Он тяжело вздохнул:

– У времени есть крылья, и мы не можем их оборвать и запретить ему лететь. Мы можем сделать только одно… – Внезапным движением, от которого она чуть не задохнулась, он уложил Элис на спину, а затем прижал ее к простыням – твердо и неумолимо. – Мы можем наслаждаться каждой минутой, которая нам дана.