В главе 4 мы говорили о согласованном развитии и о давлении, которое испытывают родители со времен Второй мировой войны, о связи этого давления и роста стоимости жизни, о двойственном отношении к работе женщины вне дома, о стремительном развитии технологий, об усиливающихся страхах, связанных с безопасностью детей, и, главное, об экономической бесполезности детей в современную эпоху.

В главе 5 я анализировала влияние затянувшегося защищенного детства — а также давления на родителей подростков со стороны общества с целью воспитания «счастливых и уравновешенных детей».

Но каждая глава (за исключением главы 3 о радостях родителей, пока их дети еще маленькие) имеет внутреннюю двойственность. Каждая рассказывает о родительстве, каким мы его воспринимаем каждый день, а не о значении родительства для каждого из нас и не о влиянии родительства на наше самовосприятие.

Подобному уклону есть свое объяснение. Воспитание ребенка требует колоссальных усилий. А с момента появления современного детства эти усилия многократно усложнились, поскольку теперь результатом воспитания должен явиться абсолютно идеальный ребенок.

Говоря словами Уильяма Доэрти, воспитание детей — это «дорогостоящее занятие, сулящее высокую награду». Глава за главой я рассказывала вам о стоимости этого занятия.

Но затраты не означают, что дети не сулят нам колоссального наслаждения. Социолог Робин Саймон из университета Уэйк Форест, изучающий взаимосвязь родительства и ощущения счастья, считается самым негативно настроенным ученым в этой области. За чашкой кофе Робин сказала мне: «Воспитание детей — чертовски забавное занятие». И это верно. Веселое и забавное.

Робин не видит противоречий между результатами собственных исследований и этими словами. Она рассказала мне о своем девятнадцатилетнем сыне. В тот момент он переживал период увлечения фильмами о карате.

— Страшно весело смотреть с ним эти ужасные фильмы, — сказала Робин. — Весело слушать его мнение обо всем и видеть, как он проявляет свои интересы.

В воспитании детей есть веселые стороны — с детьми можно петь во все горло, покупать дочерям красивые платья, наблюдать, как сыновья играют в футбол, или печь детям банановые кексы. Но порой все веселье полностью компенсируется напряженностью и конфликтами, неизбежными в таком занятии.

Но материнство и отцовство — это не просто работа. Материнство и отцовство определяют нашу личность.

«Когда я думаю о слове „родительство“, — пишет Нэнси Дарлинг, — то вспоминаю, как прошу детей убрать со стола, как делаю с ними домашние задания или заставляю младшего сына репетировать на скрипке». Она понимает, что это тяжелая работа. Более того, «это, пожалуй, самая неприятная сторона взаимодействий с детьми». В чем же она видит радость родительства?

«Мне нравится вместе с детьми смотреть видео, пить чай, нравится, когда они просто так прибегают, чтобы обнять меня, нравится удивляться тому, как хорошо они справляются с той или иной задачей и как мало приходится их заставлять… Мне нравится просто спокойно наблюдать за тем, как они РАСТУТ… Прошлым вечером я слушала, как младший играет скрипичный этюд — он все лето промучился с этим этюдом, — и была поражена тем, как ребенок с ужасным почерком, ребенок, который обожает драться на палках на заднем дворе и готов отдать все что угодно, лишь бы устроить водяное сражение, может создавать такую великолепную музыку».

Объединяет эти радости, по мнению Дарлинг, их пассивность. «Чтобы ощутить такую радость, — пишет она, — достаточно просто сидеть и смотреть на детей, когда они предоставлены сами себе».

При опросах и заполнении анкет эти радости выявить сложно. «Если бы вы спросили меня, какие чувства вызывает у меня родительство, — пишет Дарлинг, — я не смогла бы оценить ни одну из этих радостей». Быть родителем и постоянно выполнять повседневные и зачастую очень напряженные задачи родительства — это два разных состояния, которые вызывают совершенно разные чувства. Социологам очень трудно препарировать понятие «быть родителем».

Мы живем в эпоху, когда нам со всех сторон твердят, что главное в жизни — это стремление к счастью. Право на счастье является основополагающим аспектом нашей культуры. Об этом написано бесчисленное множество психологических книг и снято не меньше телевизионных шоу. Счастье стало основным объектом так называемой позитивной психологии, направленной на улучшение жизни и всеобщее процветание. (В течение какого-то времени позитивная психология была самым популярным курсом у старшекурсников Гарварда.)

Нам твердят, что счастье достижимо. Когда нас со всех сторон окружает материальное процветание, как это происходит сегодня, наша цель — даже можно сказать, наша судьба — этого процветания добиться.

Но «счастье», как говорили мне многие родители, — это большое и безнадежно расплывчатое понятие. Одна из участниц семинара ECFE, бабушка Мэрилин, когда ее спросили о том, что такое счастье, ответила вопросом на вопрос: «А не следует ли нам отделить счастье от радости?» И все собравшиеся тут же с ней согласились: да, нам нужно отделить счастье от радости.

— Мне кажется, — сказала Мэрилин, — что счастье — это понятие более поверхностное. Не знаю насчет других, но лично мне дети дали глубокое ощущение того, что я сделала в своей жизни нечто важное и достойное…

Тут Мэрилин заплакала.

— Потому что, когда все будет сказано и сделано и придется спросить себя — для чего я жила, я буду знать ответ.

Смысл жизни, радость и цель можно обрести не только благодаря детям. Но для нас гораздо важнее обобщение, сделанное Мэрилин: одним словом «счастье» невозможно в полной мере передать эти чувства — или бесчисленное множество других эмоций, которые делают нас по-настоящему человечными.

Когда ваш малыш впервые смотрит вам в глаза, вас охватывает пронзительное, неземное чувство. И чувство это совершенно не похоже на ту гордость, которую вы испытываете, когда много лет спустя тот же ребенок на ваших глазах совершает идеальный двойной аксель. А это ощущение, в свою очередь, отличается от ощущения тепла и принадлежности к семье, когда все вы собираетесь за столом в День благодарения.

Можно попытаться измерить все эти чувства, записать их в цифровой форме и подумать над тем, как обеспечить себе максимум подобного. Не думайте, что я недооцениваю значимость таких попыток. Но, в конце концов, цифры — это всего лишь цифры, а графики — всего лишь графики.

Однозначно определить чувства невозможно. Некоторые, например радость, способны принести боль почти такую же, как и счастье. Другие, например долг, просто безмолвно присутствуют в нашей жизни, делая ее более сложной, но в то же время и более достойной и созвучной нашим ценностям.

«Очень немногие примеры счастья, описанные в автобиографической и художественной литературе, можно оценить психологическими или неврологическими методами. Современные методы оценки счастья охватывают преимущественно философские и религиозные взгляды на природу счастья и на ту роль, какую счастье играет в жизни человека», — пишет философ из Гарварда Сиссела Бок в своей книге «Исследуя счастье».