к окну и отдернул тяжелую портьеру. Пустая улица — окна выходили на разбитую Фестивальную, где машины редко ездили, тем более по ночам. Тревожные полуночные фонари. В соседнем доме окна спят, кроме одного — кто там, что за неведомый брат по бессоннице? Тоже, наверное, курит, смолит вонючие сигареты, таращится в черную пустоту за окном, крохотный и никчемный перед лицом бесконечной ночи.

Позже, утопая в мучительных воспоминаниях, Костя все не мог понять, куда делись несколько часов от полуночи до пяти утра, ибо он обнаружил себя на кухне с чашкой кофе в руках — а часы показывали пять минут шестого. И когда только он успел включить кофемашину и засунуть в нее капсулу? Шум на кухне разбудил Диану, и вот она, сонная, медлительная, со спутанными волосами, села за стол напротив Кости, протирая глаза.

— На работу собираешься? А не рано?

— Не рано. Прости, что разбудил.

— Фигня, — Дианин голос спросонья звучал глухо и отстраненно. — Ты себя хорошо чувствуешь? Бледный как покойник.

— Бледный? Да нет же, — бессвязно ответил Костя и протянул руку, чтобы выдвинуть ящик, — градусник он оставил на самом верху шуршащей кучи. — Я приболел немного, — объяснил Костя, засовывая градусник под мышку. — Температура.

— Так отпросись с работы и спать иди.

— Нет, — ответил Костя, вынимая градусник, который пищал, как голодный тамагочи. 34,3. — Ой, — он уронил градусник на клеенку. — Ночью повышенная была.

Внезапно Косте показалось, что холодильник шумит непростительно громко. Это был не смертельный, но очень раздражающий шум. Он словно настраивал мироздание на неправильную частоту.

— Скорую вызвать? — встревоженно спросила Диана, не привыкшая, видимо, что в семье Григорьевых болеет кто-то, кроме нее.

А за десять лет так оно и было.

— Нет, — ответил, еле ворочая языком, Костя. Тело при этом стало легким, точно воздушный шарик. — Я в полном порядке. Сейчас допью кофе, соберусь и поеду на работу. А ты иди спать.

— Я и так всю жизнь сплю, — ответила Диана, неловким движением поправляя клеенку.

Тонкие бледные пальцы рисуют бесформенные фигуры на скатерти. На безымянном пальце — вот оно, напоминание — обручальное кольцо.

Несмотря на спутанность сознания (Костя чувствовал себя рыбкой Дори, парящей на глубине и вовсе не касающейся дна), предметы фиксировались цепко, почти с фотографической точностью: надоевшая пепельница, чашки, и все словно подсвечено изнутри. Подсвечены изнутри были и Дианины глаза, прежде пустые, — появилось, определенно появилось в них какое-то выражение. Костя взмолился про себя, что это ему не почудилось, что это не слабость и предобморочное (шутка ли — 34,3. При такой температуре вообще живут, а?) состояние водят его за нос, выдавая желаемое за действительное. Диана дернулась было, чтобы встать, но, видимо, передумала.

— Тебе точно не вызвать скорую?

— Точно. Спи.

На самом деле Костя погуглил и нашел анонимный русскоязычный форум (ах вот куда делись пять часов жизни!), где участники, продавшие или попытавшиеся продать душу дьяволу, делились своим опытом. Был, конечно, и англоязычный форум, но Костя недостаточно хорошо знал язык, поэтому не понимал всех тонкостей и нюансов. Еще месяц назад в ужас привела бы даже мысль о том, что где-то есть люди, решившие расстаться со своей бессмертной душой, и этих людей много, целое комьюнити, и они готовы обсуждать, у кого как прошло изъятие души, — Костя убедился, что ему выпал не самый худший расклад. Какой-то неофит из Хабаровска писал, что месяц пролежал в психиатрической больнице и только после, напичканный нейролептиками по самое не хочу, начал ходить по улицам, не озираясь по сторонам и не боясь собственной тени. А самым, пожалуй, чудовищным было то, что люди умудрялись провести тяжелую и почти смертельную процедуру в домашних условиях, даже не под присмотром опытного товарища, а сами — по даркнету действительно гулял метод, как можно избавиться от души в домашних условиях, какой-то Малахов от мира сатанистов написал инструкцию, возможно, понадобился бы огурец; впрочем, Костя не стал лезть в эти дебри. Не нравились Косте все эти анонимные истории, они будто обесценивали его собственный болезненный опыт, отчего он переставал быть уникальным. Раньше ему казалось, будто его жизнь — странная, наполненная мистическими событиями, с аварией на Соловьевском шоссе, разделившей все на зловещее до и после, — уникальна, уникальна хотя бы тем, что в ней жизнь танцует со смертью, и тем, что в ней есть сам Дьявол в лице эксцентричного модника Роберта Векслера. И был в этом всем некий ущербный декаданс, не лишенный стиля и мрачного обаяния.

Костя, положа руку на сердце, уже начал ассоциировать свою судьбу с судьбой абстрактного литературного персонажа (вот из Векслера вышел бы отличный книжный герой: или обаятельный злодей с травматичным прошлым, или даже, чем черт не шутит, экспансивный антигерой, на поверку оказывающийся добрым малым, которого высшие силы заставили служить злу), и все это возвышало, поднимало над землей, точно вычурные мефистофельские крылья. Уже и город, опостылевший Воскресенск-33, перестал казаться убогой картонной декорацией — бетонные стены оживали, точно гигантские древние исполины, преисполненные первобытного смысла. И на фоне этих изменений читать на форуме стенания какого-то дурачка из Челябинска, который тоже продал душу дьяволу и тоже, мучимый экзистенциальным кризисом, не знал, куда себя деть, слуга покорный, было просто невыносимо.

И еще. Все эти люди, совершая дьявольскую сделку, преследовали определенную цель — не просто так они шли на эти мучения. И чаще всего цель была одна — разбогатеть. Деньги, деньги, деньги. У всех на уме только деньги. Следовало признать: Костина история была исключительной.

2

Только на работе, в светлом, точно аквариум, помещении «Азии-Мобайл», Костя вспомнил, точнее сообразил, что не ел несколько дней — все некогда было. Сама мысль о еде вызывала рвотные позывы — положа руку на сердце, любая мысль выбивала из колеи, — но Костя отчего-то надеялся, что после еды ему станет лучше. Хотя бы сил прибавится.

— Марк, — Костя собрался, отлепил язык, приклеившийся к нёбу, точно кусок мыла, — возле «Бруклина» есть палатка. Там шаурму продают.

Марк весь превратился в слух, точно послушная собачка, готовая выполнять любые команды хозяина.

— Купи мне, — Костя достал кошелек, — одну шаурму в сырном лаваше. Там Бахтияр работает, он вкусную делает.

Костя договорил, и его передернуло. Он выдал Марку двести рублей — ну все, мол, ступай. Марк ушел за шаурмой, не задав ни одного вопроса. Косте так нравилось отсутствие вопросов. Марк, этот татуированный престарелый неформал, летевший на крыльях любви из Ибицы на Казантип, а приземлившийся в крохотном, забытом богом уральском городке, определенно когда-то жил интересной и насыщенной химикатами жизнью, поэтому ничему не удивлялся,