Собственно, кому бы ни принадлежала власть, ее сложно назвать абсолютной. Многодневное плавание на тесном корабле заставляло забыть о строгости иерархии, и мы видим, что ряд важных решений капитаны принимали совместно. Демократизм, более свойственный пиратам Карибского моря[728], присутствовал и на османских судах. К примеру, Оруч-реис велел бросить в море весла, чтобы убедить часть экипажа напасть на две галеры папы Юлия II[729]. В следующем столетии, когда два корсарских корабля атаковали посреди ночи английское судно, на котором путешествовал Эммануэль де Аранда, солдаты с офицерами, испугавшись канонады, сочли, что лучше упустить добычу прямо из рук, нежели сражаться за нее в темноте[730]. Если же набег не приносил прибыли, янычары, утратив доверие к реисам, могли заставить их даже возвратиться в порт[731].

На корабле находились и офицеры, помогавшие реису. Их возглавляли его заместители; те из них, которые звались «часовыми реисами» (тур. saat reisi), как и европейские officiers du quart (сменные офицеры), руководили судном по четыре часа каждый[732]; они лучше всех пользовались компасом и картой[733]. Именно при помощи заместителей реисы, желавшие продолжать набеги, отправляли захваченные корабли в порт[734]. В ХVIII столетии заместителей с такими полномочиями называли по-арабски re’îsü’t-terâ’ik или же re’îsü’l-felârîk (трофейный реис)[735]. На пиратском корабле присутствовал и шлюпочный реис, отвечавший за спасательное судно[736].

Теперь от заместителей реиса перейдем и к другим офицерам. На каждом судне находился чавуш[737], который доносил приказы реиса до экипажа; собственно, он в первую очередь и отвечал за команду. Ходжа[738] исполнял обязанности и секретаря, и судьи-кади. Он составлял подробную опись захваченной добычи, чтобы по возвращении в порт ее справедливо распределили между корсарами, не уменьшив доли, которая причиталась государству. Кроме того, ходжа составлял перечень членов экипажа, занося туда имя, жалованье и должность каждого. Он заносил в свои списки и имена беглецов, и сведения о них, и опись имущества тех, кто умирал в плавании, вместе с их завещаниями, и, наконец, именно ходжа отмечал корабельные маршруты и погодные условия в навигационном журнале. Бывало, ему приходилось служить и имамом; правда, мы встречаем и примеры того, как эту обязанность возлагал на себя кто-либо иной. Если учитывать, что религия, как и сама вера – это механизм социальной дисциплины, вновь станет понятным значение ее обрядов, призванных обеспечивать порядок на корабле и согласие в экипаже. Наряду с этим никого не удивит и то, что имамы поддерживали боевой дух моряков во время сражений или шторма. Разве люди не прибегали к помощи Всевышнего перед лицом угроз и опасностей с древних времен?

Корабельный хирург лечил болезни, делал простые медицинские операции – перевязки, прижигания, ампутации, извлекал пули, чистил раны и рвал зубы. Отметим и то, что врачи пытались лечить при помощи таких инструментов, как пила (scie), крючок, игла, скальпель и шприц, используя при этом пудру, мед, пух, сахар, чернослив и различные травы; не имея специального образования, они были скорее самоучками, нежели полноценными медиками. Гвардейцы, отвечающие за дисциплину среди рабов, были обязаны перед началом сражений заковывать тех, на чьих ногах отсутствовали кандалы.

Наряду с несколькими векиль-уль-харджами, которые отвечали за снабжение и амуницию, на корабле находился и амбарджи – служащий, который распределял продовольствие среди членов экипажа. Порохом занимался хазинеджи (тур. казначей); кстати, это была особенная должность, поскольку деревянные суда легко загорались. А под началом главного пушкаря (баштопчу), главного кормчего (башдюменджи), главного конопатчика (башкалафатчи) и главного столяра (башмарангоз) находились их «коллеги» по ремеслу, стоявшие ниже рангом[739].

Офицеры обладали достаточно высоким статусом по сравнению с другими моряками. Ложье де Тасси подчеркивает эту разницу в статусе, упоминая, что все моряки в Алжире были турками либо кулоглу (для ХVI-ХVII веков сюда следует прибавить и мюхтэди), и мудехары, безусловно, не могли стать офицерами, как и не могли взойти на капитанский мостик, пока их туда не позовут[740]. Вот почему наш французский аноним ХVII века называет незначительной должность амбарджи, указывая, что она всегда доставалась кому-то из мудехаров[741].

Третья из групп, которой мы уделим внимание, – сами моряки. Их число зависело от типа судов. Османы именовали их «азебами»[742]. В обязанности елькенджи, «парусных мастеров», входила починка порванных парусов во время плавания, а также их надежное хранение, когда судно стояло на якоре. В то же время халатчи (такелажник; от тур. halat – канат) менял паруса в зависимости от погодных условий. На чектири с открытой палубой и большими и прочными треугольными парусами это было непростое задание; и чем больше становились галеры, а с ними – и паруса, тем тяжелее приходилось такелажникам[743]. Как утверждал Катиб Челеби, только для тринкете требовалось двадцать таких мастеров[744]. Впрочем, когда распространились корабли, ходившие под более простыми прямыми парусами, а в оснастке стало больше малых парусов, возможно, халатчи стало чуть легче. Да и такелажа стало больше благодаря тому, что его было просто использовать.