Лара созвонилась с бабушкой и дедушкой Шейна по материнской линии, которые, как она знала, очень за него переживали, и те ответили то же самое. Полицейские ни разу с ними не связались. Сэми утверждала, что и с ней не говорили напрямую, но это было не совсем правдой – шериф пытался связаться с ней, но она не перезванивала. Никки также никто не вызывал после того, как она лично обратилась в полицию и сообщила подробности исчезновения Кэти.

Их делом никто не занимался.

Шелли была на седьмом небе от счастья, когда рассказывала Тори новость: Джеймс МакЛинток завещает все имущество своей старой черной собаке-лабрадору, Сисси, но «после того, как Сисси умрет», продолжала она, «дом Мака и все остальное достанется мне».

Тори подумала, что это просто великолепно. После того как ее мать уволили с должности социального работника по делам престарелых, она ходила совсем потерянная. И стала еще более склонной к насилию. Мысли о предстоящем наследстве ее немного отвлекли. Теперь Шелли была полна планов.

А любые планы, заставлявшие Шелли забыть, что больше всего на свете ей нравится, когда кто-то молит ее о пощаде, очень приветствовались в доме на Монахон-Лэндинг.

7 сентября 2001 года Мак выписал Шелли генеральную доверенность. Это оказалось очень кстати для Нотеков, финансовое положение которых становилось угрожающим. Шелли настолько завралась и запуталась в денежных делах, что с трудом могла разобраться в собственных махинациях. Дэйв не представлял, насколько далеко все зашло, пока жена не позвонила ему сказать, что он должен попросить перевести зарплату авансом. Он отказался, и Шелли взяла все в свои руки. 25 сентября 2001 года она обратилась в банк в Абердине за ссудой, указав в документах, что ежемесячный доход их семьи составляет 3500 долларов.

Дэйв стал чаще приезжать домой на выходные, и скандалы между супругами происходили с еще большей регулярностью. Тори начинала шуметь в своей комнате, надеясь, что так заставит родителей угомониться, но это не особо помогало. Хотя она любила отца больше всего на свете, девочка уже жалела, когда он приезжал. Мать как будто копила свой гнев на Рона до того дня, когда явится Дэйв, чтобы заставить его под руководством жены наказывать их постояльца.

Поводы для криков были всегда одни и те же – Рон и семейные финансы.

– Ты должен что-то сделать с Роном, – начинала Шелли, обращаясь к мужу.

Дэйву даже не приходилось спрашивать, что случилось. Шелли засыпала его подробностями различных прегрешений, которые Рон якобы совершил.

– Он выбросил мусор прямо во дворе, – сказала она как-то раз. – Я сама видела. Зашел за угол и бросил. Мы не можем этого допустить.

Под пристальным взглядом Шелли Дэйв подошел к Рону и схватил его сзади за рубаху, так что тот едва не свалился с ног.

– Больше ничего подобного тут не делай!

Рон, хоть и испуганный, ответил ему раздраженным и саркастическим взглядом.

Ты что, ухмыляешься?

Дэйв рассердился еще сильнее.

– Слушай меня! – заорал он, подтягивая Рона к себе.

Рон молчал, и Дэйв сильно ударил его по лицу. Рон был в шоке.

– Я не буду, – пробормотал он наконец. – Больше это не повторится.

К тому времени Шелли нашла – точнее, создала – в Роне Вудворте идеальную жертву. Он никогда не возражал на ее смехотворные, непрерывные и жестокие требования. Покорно сносил все, что она вытворяла с ним. Или заставляла его самого проделывать с собой.

Крик Шелли настигал его, словно выстрел в темноте.

– Ты, чертов сморчок! Давай, слушайся!

Тори, проснувшись среди ночи, выглянула посмотреть, что происходит снаружи. Это был один из тех немногих случаев, когда она воочию увидела, как Шелли наказывает Рона. Позднее она вспоминала, что слышала те же звуки еще неоднократно.

Рон в одном белье стоял на крыльце их дома. Он весь застыл, глаза остекленели. От страха? Или от таблеток? Шелли кричала, заставляя его изо всех сил бить себя по лицу обеими руками.

– Сильнее! – рявкала она. – Тебе надо научиться, Рон!

Тори не понимала, как человек может такое с собой делать. Он лупил себя по лицу с такой силой, что при каждом ударе его голова дергалась назад.

Шелли осыпала Рона оскорблениями и ругательствами.

– Говнюк! Грязный ублюдок! Не заставляй меня самой тебя бить! Давай, проси прощения!

Рон не плакал, но явно был очень напуган.

– Прости меня, Шелли, дорогуша! – говорил он.

– После всего, что я для тебя сделала, ты только и можешь, что извиняться! Меня тошнит от тебя, Рон! Да, тошнит. Всех тошнит от тебя. Твоя мать была права, когда велела тебе убираться. А я, идиотка, еще тебя приютила! Проклятый неблагодарный гаденыш!

Тори слышала, что мать продолжает его обзывать, но Рон в ответ бормотал лишь: «Мне очень жаль, Шелли, дорогая».

Его лицо покраснело, из глаз текли слезы. Но по какой-то причине Рон продолжал исполнять ее приказы. Он был словно под гипнозом. Так продолжалось по крайней мере минут пять. Возможно, дольше. Тори, как раньше ее старшие сестры, чувствовала, что время как будто останавливается, когда ее мать терзает своих жертв.

Тори нырнула обратно в постель, натянула повыше одеяло и закрыла голову подушкой. Она делала так уже сотни раз, пытаясь отгородиться от происходящего. То, что творила ее мать, было ужасно. Жестоко.

В следующий раз, услышав крики и звуки пощечин, Тори набралась смелости заговорить с Шелли.

– Почему ты заставляешь Рона делать это, мама?

Шелли с утомленным видом испустила глубокий вздох. Можно было подумать, что это вопрос дочери, а не ее собственное поведение, кажется ей странным.

– Ты что, не понимаешь, что он плохо себя ведет? – спросила она. – Он это заслужил.

Тори была не согласна. Даже если и так, Рон вел себя не настолько плохо. К тому же многие требования Шелли были просто невыполнимы.

Я хочу, чтобы к утру весь сад был прополот!

Не смей пользоваться туалетом в доме!

Как ты смеешь гадить на улице?

Тори предприняла еще одну попытку. В своей наивности она решила воззвать к человечности Шелли:

– Но ему же больно!

Шелли прожгла ее взглядом.

– Иди наверх и сиди там. Это тебя не касается.

Тори поднялась к себе в спальню. Она понимала, что кто-то должен вступиться за Рона, но знала, что если продолжит раздражать мать, тому придется еще хуже. Шелли понятия не имела, что такое человечность. Бессмысленно пытаться ее в ней разбудить. О чем я только думала?

Рон продолжал совершать ошибки и «плохо себя вести». По крайней мере, по мнению Шелли. Он находился в ловушке и не имел никакой возможности избежать ее гнева. Тори стала свидетельницей еще одной их стычки, касавшейся естественных отправлений.