Высоко под потолком собора, освещенный солнечным светом, что преломлялся цветными витражами с изображением святых, на потолочных балках балансировал леопард. Озомена судорожно пыталась понять, зачем он явился сюда. Ей что, грозит какая-то опасность, предстоит вступить с кем-то в схватку? Леопард разинул пасть, исторгнув не рык, а басистое кошачье мяуканье, спланировал вниз и запрыгал по церкви со скоростью пушечного ядра. Озомена инстинктивно пригнулась. Наконец, собравшись с духом, она посмотрела на епископа, что глядел на нее с холодным вниманием. Девочка выпрямилась, стараясь не смотреть на леопарда, что снова расхаживал над их головами по потолочным балкам, превратившись в одну лишь радужную тень. «Давай же, читай «Символ веры», – мысленно приказала она себе.

И Озомена заговорила, запинаясь, никак не вдумываясь в смысл произносимых слов. Епископ нахмурился. Девочка еле сдерживалась, чтобы не задрать голову к потолку. Она старалась сосредоточиться на лице экзаменатора с тонкими бровями, чисто выбритыми щеками и ямочкой на подбородке. И тут на его митру упала еще одна паутинка, накрыв его уже длинной вуалью, прямо как невесту Христову. Озомена с трудом сдерживала истерический смех, с ужасом понимая, что все происходящее видит лишь она одна.

Жестом епископ велел остальным детям сесть, обратившись к Озомене на игбо:

– А ты останься. – Лизнув указательный палец, он перелистнул тонкие, словно луковая шелуха, страницы книги, откашлялся и задал следующий вопрос. Озомена обомлела. Казалось, невидимая рука стерла с воображаемой доски все выученные ею ответы. Девочка тяжело сглотнула. У нее задергалось веко правого глаза, шея напряглась, и ей стало трудно держать голову прямо перед укоризненным взглядом Его Преосвященства. Озомена с усилием разомкнула губы, издав какой-то булькающий звук.

– М-м-м… – сказала она, и по рядам прокатился тихий ропот. Стоящий за епископом законоучитель приподнял руку, прося тишины. Озомена не выдержала и посмотрела наверх.

Сжавшись как пружина, леопард взмыл в воздух, пролетая над Озоменой. Своими вибрациями он словно сообщал ей о своих намерениях, и девочку охватила паника.

– Нет! – вскрикнула она, выставив перед собой руку, но леопард был силен. Он прыгнул на девочку, опустив на ее плечи свои мощные лапы. Озомена почувствовала, как хрустнули ее косточки, как влажно расплющились мышцы. Она повалилась на застеленный коврами пол: сжав зубы от напряжения, она пыталась скинуть с себя леопарда, и изо рта ее потекла слюна. Где-то рядом послышался испуганный, визгливый голос епископа:

– Отойдите, ей нужен воздух!

Ковер возле ее лица был красным, исхоженным множеством ног, с застрявшими в ворсе мелкими песчинками.

И уже в следующую секунду Озомена была не Озоменой – она оказалась внутри леопарда, ощущая бегущие по его телу волны, когда он вдруг прыгнул в водные глубины, не разбрызгав ни капли.

Глава 33

Козленок едет в багажнике и беспрестанно блеет. Он не умолкает с самого начала пути, хотя шофер, крепко связав его ноги, оставил багажник открытым, чтобы животное могло дышать свежим воздухом. Козлы, они такие. Это коровы по большей части молчат, а козлы вечно блеют. Дорога от Ониши до Агулу забита машинами, хотя всего около десяти часов утра. Мама сидит, обмахиваясь веером: шофер включил кондиционер на слабую мощность, чтобы не посадить аккумулятор.

– Зачем было тащить дибиа из Агулу? Почему нельзя было поискать кого-нибудь в Онише? – уже в который раз спрашивает мама. Шофер уже тысячу раз объяснял, что за этого дибиа можно поручиться, что он чей-то там брат по маминой линии, да и вообще обладает даром божьим, а не какой-то там вайо[144]. В этот раз шофер просто молчит, потому что вопрос риторический, а маме просто хочется поворчать, она устала.

Я страдаю не меньше нее. Ведь козленка для дибиа должна была привезти мама, я вообще не упоминалась. Зачем было тащить меня с собой, как будто мне больше делать нечего? Мне нужно готовиться к экзаменам. А этот дибиа, между прочим, засунул мне руку под кофточку. Меня мучает стыд, я сержусь, но никто даже не спросил моего согласия. Правда, я ведь и не рассказывала о случившемся.

С другой стороны, дибиа оказался сильным – я хорошо сплю, безбоязненно хожу в душ: дух ко мне больше не является, не считая того случая, когда он подослал Ифеания. Если не везти для дибиа козленка, неизвестно, как он отреагирует. Лучше уж все сделать по правилам, и тогда, как обещал дибиа, мы никому не будем ничего должны. И вот я еду вместе с мамой в Агулу, а дома в моем шкафу припрятаны два семечка, которыми я должна приманить еще двух невест.

Пробка все никак не рассасывается, но наш шофер умело лавирует между машинами, продвигаясь вперед. Иногда он внаглую подрезает кого-то, и тогда мама хлопает его, как мальчишку, своим китайским веером – потому что машина новая, не он ее покупал. Шофер сердится, но терпит.

По мере приближения к Агулу шофер веселеет, что-то бормочет себе под нос: как-никак, это его родной город. Мама с удвоенной силой продолжает обмахиваться веером.

– Трежа, мы отдадим козленка и сразу же уедем. Не хочу, чтобы нас видели у дибиа и подумали, будто мы какие-то там язычники. Мы все-таки уже вращаемся в высшем свете, – говорит мама и надевает солнечные очки. Шофер тихонько напевает себе под нос, но мамины слова он прекрасно слышит. И вот мы уже сворачиваем на небольшую дорогу и останавливаемся возле какой-то развалюхи. Шофер объясняет, что нужно взять номерок, и выходит из машины.

Мама опускает окно и кричит вослед:

– Какой еще номерок?

– Тут пускают только по номеркам. Я сейчас вернусь, мадам. – Он открывает дверь развалюхи и заходит внутрь. Я оглядываюсь. Шоссе вроде рядом, и при этом здесь необыкновенно тихо. Даже козленок заткнулся. Мама продолжает обмахиваться веером.

– Пусть лучше этот болван поторопится, я сегодня записана к парикмахеру, – говорит она. – Если я приду взмыленная, мастер будет ругаться, что средство для распрямления волос не подействует. – Мама глядит на руль. – Надо же, у него хватило наглости забрать ключ зажигания!

Из дома-развалюхи выходит шофер с желтой бумажкой. Присев, он отдает бумажку маме. На ней черным маркером написана цифра 52, а на обороте – 20. Мама открывает кошелек, отсчитывает двадцать найр и передает шоферу. Тот идет расплачиваться, возвращается и заводит машину.

– Разве они не заберут у нас козленка? – спрашивает мама.

– Нет, мадам. Здесь просто выдают номерки. Дибиа находится в другом месте.

Я просто молчу и наблюдаю. Вот мы проезжаем озеро Агулу: гладь воды едва-едва подернута легкой рябью, словно кто-то легонько потряхивает огромный кусок ткани. Мы сворачиваем на грунтовую дорогу, широкую и ровную. По одну сторону тянется высокая стена, а напротив растет дерево. Сначала я подумала, что это манго, но нет, пахнет