говорила очень серьезно. Ну разумеется. Она не знала, что я оставил на дне морозильника. Я бросил взгляд на Осмалу. Он держал в руках пакет с тридцатью замороженными бельгийскими булочками.

— Они могли быть использованы при совершении преступления, — сказал он, помахав перед Йоханной пакетом с булочками.

Ее его слова явно не убедили. Надо бы увести ее с кухни. То, что должно сейчас произойти, подумал я, это моя ответственность. И только моя.

— Можно ей вернуться в кафе? Посетители ждут, — сказал я Осмале. — Там уже очередь скопилась.

Осмала все еще взвешивал в руке булочки.

— Почему бы и нет? — наконец решил он.

Я посмотрел на Йоханну. Возможно, по выражению моего лица она поняла, что ей и правда лучше удалиться. Она бросила на морозильник еще один, почти оскорбленный, взгляд и ушла. Осмала и офицер продолжали опустошать морозильник. Я заметил, что второй офицер следил не за морозильником, а за мной — в отличие от морозильника у меня имелась пара ног. Офицер тихо переместился и встал между мной и кухонной дверью. Ничего удивительного.

Морозильник постепенно пустел. Вот на столе появились куриные крылышки. За пакетом с куриными крылышками лежал полный пакет круассанов, который я очень хорошо запомнил. Хотя нет, насчет круассанов я был не уверен, зато точно знал, что пакет, который в данный момент вынимал Осмала, — один из последних. Я оказался прав. Он остановился. По моим предположениям, сейчас он смотрел на слой пенопласта, что могло смутить его в лучшем случае на несколько секунд. Но он задержался в той же позе дольше, чем я ждал. Когда он наконец сдвинулся с места, на его лице читалось разочарование, как у человека, который надеялся найти нечто ценное, но не нашел. Он вытащил из морозильника еще один пакет куриных крылышек.

Я не знал, сколько таких пакетов появилось из морозильника — я не находил в себе сил их пересчитывать. Но их было много. Объем куриных крылышек, скопившихся на столе, более или менее соответствовал объему тела одного профессионального убийцы. Осмала нагнулся над морозильником. Его широкий торс исчез в его глубине. Я слышал, как он простукивает стенки и дно морозильника, проводя по ним пальцами. Судя по издаваемым звукам, он был недоволен. Анонимное письмо четко указывало именно на этот морозильник. Мне ли не знать — ведь это я его написал.

Через некоторое время Осмала выбрался из морозильника. Цвет его лица представлял собой нечто среднее между фиолетовой вишней и краснотой огнетушителя. Он болтался вниз головой добрых несколько минут при температуре минус двадцать градусов.

— Осмотрим другой, — сказал он.

— Пожалуйста. — Я не знал, что еще сказать — ему или себе. Что это не совпадает с моими вычислениями? Это было бы слишком мягкой формулировкой.

Второй морозильник также был полон замороженных продуктов — я имею в виду замороженную еду. Я не перепутал морозильники. Заполняя морозильник в порядке, обратном тому, в каком Осмала его опустошал, я своими глазами видел, что тот морозильник, в котором, по моим прикидкам, должно было находиться нечто не совсем обычное, был именно тем, в который я это нечто и положил. Но сейчас это был обычный морозильник — не больше и не меньше. Когда я закончил, пальцы у меня не гнулись от холода. Осмала отослал офицера в форме прочь. Наверное, работать над более срочными делами, не имеющими отношения к бельгийским булочкам и сотням куриных крылышек. Он внимательно осмотрел всю кухню, но ничего не трогал. Я знал, что он ищет, но также знал, что в шкафах и на полках он этого не найдет.

— Помните фотографию, которую я вам показывал? — вдруг спросил он.

Я сказал, что помню.

— Вы видели этого человека после нашего разговора?

— Нет, — покачал я головой.

Он сделал несколько быстрых шагов к кухонной двери, повернулся, отвернул назад рукава своего блейзера и потянулся. К его лицу вернулся привычный мертвенно-серый оттенок.

— Вы так и не спросили, что мы ищем.

— Я предположил, что вы знаете, что ищете, — честно сказал я.

Осмала на миг задумался. Похоже, мой ответ его удовлетворил.

— Действительно, — сказал он. — Большего я сказать не могу.

Как и я. Я понял это, когда заново заполнял морозильники.

Именно в этот момент у меня зазвонил телефон. Осмала счел это знаком, развернулся, толкнул дверь и исчез в кафе. Я видел, как он своей тяжелой поступью решительно шагает к холлу и дальше, к выходу. Я достал телефон. Неизвестный номер. Я решил принять звонок, рассудив, что крайне маловероятно второй раз за день получить сюрприз.

Оказалось, я могу крупно ошибаться.

29

Эсы в аппаратной не было, хотя ключи от его машины лежали у него на столе. Я взял их, опустил себе в карман и набросал ему записку, сообщая, что на несколько дней позаимствую его «шкоду», потому что мне надо кое-куда съездить по делам Парка, и обещая компенсировать расходы на бензин. Пока я не вышел в холл, я не дышал.

Перемены я заметил моментально. В этой части Парка всегда находились только дети. Теперь здесь толпились и взрослые. Одни стояли на месте, другие медленно перемещались, указывая друг другу на фрески, останавливались перед ними, отступали на шаг-другой и снова подходили ближе. С каждой минутой их число росло. Перед некоторыми фресками они стояли небольшими группками. Лауры видно не было, но я надеялся, что она где-то здесь и радуется, наблюдая, как много народу пришло оценить ее работу. Эта мысль наполнила меня одновременно гордостью и печалью. Я поспешил уйти, пока мне не стало совсем худо.

Я ехал, соблюдая все правила дорожного движения и не забывая поглядывать в зеркало заднего вида. Хвоста за мной не было. Дорога заняла у меня 34 минуты.

Я остановился возле небольшого промышленного здания серого и винно-красного цвета. Серая часть была бетоном, винно-красная — гофролистом. На стене — подсвеченная вывеска, сейчас выключенная, с изображением клубничины и корявых букв «Джем и ягоды Южной Финляндии». Название показалось мне каким-то неполным, грамматически неправильным; впрочем, все окружающее производило такое же впечатление. Дорога заканчивалась возле здания. Она обрывалась так резко, что это рождало предположение, что изначально ее планировали продлить, пока кто-то не посмотрел по сторонам и не понял, что нет ни одной веской причины тянуть ее дальше. Насыпи по обочинам дороги, ведущей к фабрике,