перемотал себе на правую руку, после чего начал опускать урну в ямку, стравливая бечевку.

Когда я остановился, мне показалось, что все вокруг тоже замерло. Я поднял голову.

Тысячи могил, косой дождь, высокая каменная стена, шоссе за ней. Черные от дождя стволы деревьев, тяжелые промокшие венки. Одинокая свеча в фонаре — словно единственный в мире источник света. Но тут на фоне общей неподвижности я заметил какое-то шевеление. Метрах в тридцати правее меня зашуршал чей-то плащ. Человек сделал несколько шагов, отвернулся и остановился. Низко опущенный капюшон плаща прятал его лицо. Возможно, он нашел могилу, которую искал. С другой стороны…

Внезапно мне показалось, что я вижу спину Игуаны. Характерная осанка. Вдали показалась группа людей, которые двигались более или менее в моем направлении. Я еще раз посмотрел на одинокую фигуру. Похоже, он тоже обратил на них внимание. И двинулся прочь. Его энергичный шаг напомнил мне походку Игуаны. Его фигура исчезла за оградой прежде, чем я убедился, что это был именно он. Группа скорбящих сменила направление. Я смотрел на них со стороны. Один из них нес урну. Вполне вероятно, что человек, которого они провожали в последний путь, только что меня спас.

Мертвые спасают живых.

Но больше я об этом не думал.

Вечер был темный и серый. Костюм у меня промок до нитки.

Я пришел сюда, чтобы похоронить своего брата.

Бечевка натянулась, и урна спокойно опустилась в объятия земли.

Она коснулась дна ямы. Отсюда она никогда не вернется.

Я выпустил конец бечевки. Одновременно я отпустил что-то еще. Не уверен, что я сказал это вслух. Но, как минимум, мысленно я сказал Юхани, которого больше никогда не увижу наяву: «Я не смог».

Я не смог спасти Парк приключений. Я не смог спасти даже себя. Это оказалось невозможно. Я честно сказал ему, что больше ничего не могу придумать. И не вынесу новых испытаний. Как только тебе в голову взбрело, что я справлюсь со всем этим, используя простую логику? Ведь…

Здесь просто нет никакой логики.

Ни в чем нет никакой логики.

И нигде нет никакой логики, потому что она, похоже, никому не нужна.

Посмотри по сторонам, Юхани. Не вниз, не на эту темную урну, не на эти глинистые стенки ямы. Чуть выше. Если ты присутствуешь здесь в какой-то иной форме или достиг более высокого плана бытия, ты увидишь, что ничто из происходящего не приносит никакой прибыли. Ни в каком виде.

Посмотри на мир.

Шопенгауэр был прав. Только нерожденные счастливы.

Жизнь — не ссуда. Это платежное мошенничество. Это проект, длящийся в среднем 75 лет, чья единственная цель — максимальное увеличение нашей собственной глупости. И, судя по всему, именно к этому мы и стремимся. Посмотри, какой выбор мы делаем. Если мы здоровы, мы делаем все, чтобы стать больными — курим сигареты, пьем спиртное и объедаемся. Если мы хотим изменить общество — мы голосуем за варианты, которые сделают наше положение только хуже. Когда нам надо думать о том, что разумно, а что нет, мы начинаем рассуждать о своих чувствах. Самое важное — гарантировать, что ничего разумного не произойдет, даже случайно. Самые успешные из нас — это те, кто умеет нести самую забористую чушь и обвиняет в этом всех остальных. Один плюс один равняется не двум, Юхани. В зависимости от того, какой сегодня день и кто говорит, это может быть чем угодно.

И я должен преуспеть в этом мире, опираясь на логику?

Я глубоко вздохнул. Я был почти уверен, что не рассуждал вслух. Еще секунду я постоял на краю ямы, глядя, как в земле исчезают капли дождя. Я принял решение. Мы вернулись на парковку. Сотрудник похоронного бюро сел в свой черный катафалк, а я — в белое такси.

Дома я повесил свой мокрый костюм на плечики, вымыл ботинки, заварил чай и сел за компьютер. Запустил анонимный браузер, скрывающий мой IP-адрес, и открыл электронную почту. Я помнил: Юхани показывал мне, как работать в Сети, не оставляя следов. Иногда я думал, что это просто очередная мода — одна из тысячи вещей, которыми увлекался мой брат. Но в свете последних событий я предположил, что анонимность онлайн была для него чем-то большим, чем просто хобби.

В любом случае это сообщение должно прийти не от меня. Оно запустит цепную реакцию, в которую буду вовлечен и я. Я составил сообщение, но медлил, не нажимая кнопку «Отправить». Я сделаю это утром. Хочу быть там, когда это произойдет.

Получатель сообщения — старший констебль Пентти Осмала из отдела по борьбе с организованной преступностью и мошенничеством Хельсинки. Я сохранил его визитку. В тексте сообщения говорилось, что, по слухам, в одном из морозильников Парка приключений может обнаружиться тело человека, представляющего интерес для полиции.

27

Когда в это яркое утро я вышел из такси, осеннее солнце, стоя низко над горизонтом, слепило мне глаза и согревало лицо. Эту меру безопасности я отныне предпринимал всегда. Парковка была пуста; асфальт пах ночным дождем. Мне показалось, что Парк приключений стал меньше, чем обычно. Разумеется, он продолжал представлять собой гигантскую коробку, перекрывшую мне поле зрения от севера до юга. Но теперь она не производила впечатления внушительности. Она больше на меня не давила. Я больше не тащил Парк на себе.

Что-то где-то изменилось.

Вероятно, этим «что-то» был я. Я проверил время у себя на телефоне. Сообщение я отправил 40 минут назад.

В здании я почти сразу столкнулся с Кристианом. Он шел в холл со стороны служебных помещений. При виде меня он начал улыбаться. Я улыбнулся в ответ. Его улыбка поражала шириной. Моя отличалась легкостью. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать — его улыбка исчезла — но я его опередил.

— Должность исполнительного директора может быть ближе к тебе, чем ты думаешь.

Кристиан остановился.

— Серьезно? — спросил он.

— О да.

Он не мог скрыть переполнивших его эмоций.

— Любовь сурова, да? У тебя жесткие методы, но ты знаешь, что ты делаешь. Ты отличный босс.

Я похлопал его по плечу и увидел у него в глазах слезы. Я пошел дальше. Мне не хотелось его разубеждать или объяснять, что мой визионерский предпринимательский талант скоро может стать предметом интереса полиции.

Я зашел к Эсе в аппаратную. Воздух в ней сгустился почти до состояния желе; запах серы проникал в глубину моего мозга, вызывая физическую боль.