криков у меня едва не лопались барабанные перепонки. Группа детей обтекала меня с двух сторон. Холл казался освещенным ярче обычного. Вся обстановка вдруг предстала передо мной слишком пестрой, кричащей, безвкусной и потому уродливой. Детские визги были словно тысячи ногтей, скребущих по доске. Запах жареных сосисок из кафе будил в памяти площадку для выгула собак, когда в нем начинает сходить снег. Стальные опоры Большой горки отсвечивали льдом; вагоны Варана, обычно двигавшиеся со скоростью улитки, напоминали приличный экспресс. Общий шум Парка, непрекращающиеся разнообразные звуки, их хаотичная регулярность — все это обрело физическую форму и сыпалось на меня ударами со всех сторон, давило на каждый сантиметр моего тела.

Через какое-то время мне пришлось остановиться, что было к лучшему. Лаура с кем-то разговаривала. Мужчина примерно моего возраста активно жестикулировал и указывал руками на расписанные стены. Он производил впечатление человека, не верящего собственным глазам. Я его понимал. Мне тоже с трудом верилось в то, что предстало моему взору. Возможно, я стал свидетелем мирового живописного рекорда — во всяком случае произошло событие соразмерного масштаба.

Фрески были полностью закончены. И они ошеломляли.

Я чуть отступил назад и остановился на мостике между Ружьями-тромбонами и Пончиком. Кое-кто из родителей тоже стоял здесь, опираясь на перила. День в Парке приключений явно не относился к числу самых захватывающих событий в их жизни. Лаура продолжала разговаривать с мужчиной.

Мужчина поочередно указывал рукой то на одну стену, то на другую, складывал руки на груди, кивал и внимательно слушал, что ему говорит Лаура. Наконец они пожали друг другу руки. Мужчина несколько раз оглянулся, нашел глазами что-то и направился в том направлении. Вполне вероятно, что его целью был один из инфернально верещащих детишек.

Я подошел к Лауре. Она протирала белой тряпкой синий левый край стены О’Кифф, стоя ко мне спиной. На ней были черные рабочие брюки и красная футболка. Волосы у нее торчали во все стороны. Очевидно, она почувствовала мой взгляд, потому что повернулась, когда мне оставалось до нее несколько шагов. Ее лицо осветилось довольством и даже гордостью. Но только на долю секунды. Все изменилось мгновенно.

— Привет, — сказала она.

— Здравствуй, — ответил я.

Она посмотрела налево, затем направо. По ее виду никто не сказал бы, что она мне рада. Совсем нет.

— Стены закончены, — сказал я. — Поздравляю.

— Осталось несколько последних мазков. Но… Спасибо.

Из ее голоса испарились вся ее доброта, все знакомое мне дружелюбие. Не говоря уже о теплоте.

— Похоже, кому-то они понравились, — сказал я, на ходу соображая, как продолжить этот разговор.

— Кому?

— Этому мужчине… Только что… Который…

— А, этому… Да, точно. Это журналист из «Хельсингин Саномат». Пришел сюда с детьми и увидел эти стены. Завтра вернется. Хочет их сфотографировать и взять интервью для газеты.

— Замечательно.

— Признаюсь, я немного удивлена.

Лаура посмотрела мне в глаза. Я не отвел взгляда. На ее лице застыло нейтральное выражение. Хотя мы стояли почти вплотную друг к другу, от былой близости не осталось и следа. Трудно было вообразить, что еще совсем недавно мы страстно целовались в электричке.

— Ты хотел что-то спросить?

Вопрос застал меня врасплох.

— Вообще-то… — Я кивнул, хотя уже потерял уверенность, что в этом разговоре есть смысл. Как и в любом другом разговоре с ней. — Не знаю.

— Раз уж ты здесь, — сказала Лаура, оглядываясь по сторонам, будто собиралась переходить через дорогу, — может, лучше всего будет, если я… Мне надо тебе что-то сказать.

Крики детей и шум Парка приключений бушевали вокруг, словно шквалистое море. Мы стояли как будто на продуваемом всеми ветрами пляже, пытаясь расслышать, что говорит собеседник.

— Это трудно, — начала она, комкая в руках тряпку. — Мне надо было… сказать тебе… раньше.

Я внезапно почувствовал облегчение. Лаура наконец заговорила о том, что меня волновало. Это к лучшему. Она расскажет обо всем сама, и мне не придется задавать ей неудобные вопросы.

— Это и не может быть легко, — сказал я и ободряюще кивнул ей. — Я прекрасно тебя понимаю.

Мои слова ее немного удивили.

— Нет, нелегко. Это… Но приятно знать, что ты понимаешь. Ты и я… Хорошо провели время.

— Очень хорошо, — подтвердил я.

— Да, — сказала Лаура быстро и тихо, как будто исполняя неприятную обязанность.

Я чувствовал, что тоже должен что-то сказать. Но единственное, что пришло мне в голову, это продолжение моего предыдущего комментария. Что-то типа: «Очень, очень, очень хорошо». Но это не годилось. По множеству причин.

— Но, — продолжила она. — Иногда хорошо — этого слишком мало. Как бы это сказать: ты и я… Я думаю, у нас разные пути.

— Разумеется, — ответил я. — Ты художница, а я математик. Теперь — управляющий Парком…

— Нет, дело не в этом… Мне трудно говорить…

В ее голосе зазвучали новые нотки. Как будто у нее вдруг что-то заболело, но она не хотела этого показывать. У меня возникло ощущение, что я еду в поезде, который приближается к катастрофе, скорее всего, к обрушившемуся мосту. Это было подсознательное чувство. До этого мне и в голову не приходило, что я нахожусь в каком-то поезде.

— Я имею в виду, что в этот момент в моей жизни и в твоей жизни… — казала она. — …Мы движемся в разных направлениях. Вот что я имею в виду.

Она коснулась своих очков, хотя никуда их не сдвинула.

— Надо сказать это вслух, — добавила она еще быстрее и более напряженным голосом. — Я пытаюсь сказать, что… То, что между нами было… Этого больше не будет. Все кончено.

Я посмотрел на нее. Она по-прежнему выглядела такой же, как всегда. Я решил, что честно скажу все что думаю.

— Я тебя не понимаю.

Лаура отвернулась. Я увидел, как у нее по щеке скатилась слеза.

— Прости.

На меня обрушилось еще одно здание. Крики в холле стали еще более невыносимыми. Мой разум совершил сразу несколько операций. Я понял, что допустил в своих вычислениях ошибку. Критическую ошибку. Все, что случилось между нами, — Моне, ужин, наши разговоры и моя интерпретация этих разговоров, поцелуи в электричке, ночь взаимной близости — привело именно к этому. Неважно, какой метод я использовал, я сделал неправильный вывод. Сколько бы раз я ни складывал одно с другим, у меня