— Да, какое-то время, — подтвердил Майкл Гордон. — А потом начнется война с Халдейнами. Со всем Гвиннедом.

Фалькенберг нахмурил брови, глядя на него.

— Брэн Корис был ведь и твоим другом тоже. Как нам следовало поступить? Подъехать и вежливо попросить убраться прочь с нашей земли? Ты же вольный владетель, кузен. Хочешь, чтобы короли приезжали сюда охотиться, как в свои личные угодья? Майкл, мы как-никак с тобой родня… Не верю, чтобы сегодня ты не насладился сполна!

Аврелиан подъехал ближе к Фалькенбергу.

— Но ведь они узнают твое имя, можешь не сомневаться. Едва ли они позабудут о существовании Кэйр Керилла. Ты писал Брэну и Лайонелу, чтобы предложить им убежище, а значит, помогал врагам Келсона Халдейна. Этого им будет достаточно.

— Стало быть, вновь приграничная стычка. — Он взглянул на тела, уже едва видневшиеся в подступающих сумерках. — Как всегда, дело в одних лишь картах, и в моих суверенных правах. Верите?

— Нет. — Аврелиан покачал головой. — Не верю ни единому слову. Да и никто другой не поверит.

— Твоя взяла. Хорошо, я намеренно отправил вчера в горы Юсуфа и Бреннана. Я знал, что они непременно найдут повод ввязаться в драку, а сегодня… ничего не может быть прекраснее, мой друг… задумать засаду, осуществить ее, а затем пойти своей дорогой, оставив позади мертвецов. Ничего. Морган и Келсон Халдейн посмотрят на свои карты, и это превратится всего лишь в приграничную стычку. Пройдет год, и они даже не вспомнят о Кариссе. Она останется лишь полузабытой помехой, приключением, пережитым на славном пути к Ллиндрут Медоуз и Великому Гвиннеду. Их челядь очистит Сендаль, и больше никто и не вспомнит о ней… — Он тряхнул головой. — Я окончательно перестал понимать, ради чего мы все это творим.

— Морган никогда даже не слышал твоего имени, — сказал Аврелиан. — Равно как и Келсон Халдейн. Совет делает вид, будто ты — ничтожный отступник, не стоящий упоминания. Халдейны вернутся сюда… и неважно, по какой причине. Те, другие, хотят притвориться, будто тебя вообще нет на свете. Я родом с Востока… и вижу в этом некую особую поэзию, — отправиться в бой, чтобы дать всем им понять: кто и почему. Подумай об этом: после Падения, крепок ли был сон Бога — со всеми воспоминаниями? Некогда Люцифер стоял перед ним, заведомо зная, что произойдет, и все же сказал: Non serviam.

Фалькенберг засмеялся. Он поднял взор на свой штандарт: черный ястреб, распростерший крылья на золотом поле, несущий в когтях четырехзвенную цепь, первое и последнее кольцо которой разомкнуты. Геральдика конца света, — так называл это Лайонел. Освобожденный Ястреб.

— Стало быть, за изгоев? За одиночек?

— А ты хочешь, чтобы они думали, будто это все лишь поучительное представление?.. Пьеса-моралите про то, каково быть Дерини, и в чем суть королевской власти? — парировал Аврелиан.

Фалькенберг прикрыл глаза.

— Она умерла, пытаясь стать королевой. Она не была просто приключением на пути Господа в Его рай, Келсона на престол, или людей и Дерини к примирению. Боже, как я устал от нравственности!

Он окинул взором Аврелиана и Майкла Гордона.

— Сложите их головы на входе в ущелье. До осени мы уедем в эмираты, в Аламут, а затем — за изгнанников! Сыграем в призраков на праздничном пиру. — Он поймал взгляд Аврелиана. — Мне ведь все равно больше нечем заняться, не так ли?

Его помощник покачал головой.

— О, да. И ты должен стать таким, каким я всегда хотел видеть тебя.

Кариад. Фалькенберг развернул лошадь и рысью поскакал по равнине. На будущий год, весной трава пробьется сквозь остовы гвиннедских боевых лошадей.

Карисса. Он был Дерини, и это означало… что же это означало, на самом деле?.. Что он наделен силой и способен заставить их всех понять, что дело лишь в Возможности и Необходимости, и мир не сводится к. Морали и Высшему Смыслу. Он не мог добиться желаемого отмщения. В этом году Корот и Ремут не сгорят до кругов черной травы…

Но он не позволит им сделать ее частью своего мифа. Хотя бы от этого ему под силу уберечь ее. В двадцать шесть лет она была стройной, светловолосой, нежной и восхитительной. Она была единственной, кого он когда-либо любил; той, кому он писал стихи.

Ей он посвятил «Истинную историю Кэйриса», а перстень с тигровым глазом стал почти обручальным кольцом. Она была отважной, и ей достало силы превратиться во Владычицу Сумерек и бросить вызов им всем. Она могла бы стать леди Фалькенберг — или правящей королевой Гвиннеда.

Кариад. Халдейны и Аларик Морган существовали в мире малых богоявлений; он не позволит им завлечь и ее в эту игру Добра и Зла.

Его лошадь выбирала путь среди мертвецов.

Они узнают. Карисса, затем Лайонел… Отмщение — да, конечно. Но и нечто большее: отказ от овеществления морали. «Истинная история Кэйриса» была написана именно ради этого. Этому он учился в Аламуте и в Арьенольской цитадели. Бог Ремута против Бога Аламута и Кэйр Керилла; гавриилитская набожность Стефана Корама против иронии и исторической точности трех томов «Кэйриса»; рыцарственность Моргана против всего, что он почерпнул от Лайонела. Тот же давний спор, что в свое время вынудил род Фалькенбергов искать убежища в этих горах. Но они узнают. Сперва в эмираты, а затем, может быть, на восток: там степи вновь сомкнутся с Западом. Ему никогда не стать немезидой Аларика Моргана, но Морган и этот мальчишка Халдейн, и Денис Арилан, и весь Совет еще увидят, как их тщательно выстроенные планы могут рассыпаться в прах под ударами холодной руки…

Натянув поводья, он оглянулся на равнину. Последние лучи заходящего солнца понемногу угасали, и Всадники Ястреба казались отсюда лишь крохотными черными силуэтами. Трупы рыцарей и вовсе превратились в бесформенные, бесцветные нагромождения. Не было никакого повода исторгнуть торжествующий вопль… ни «Йа хийа шухада!», ни даже боевой клич Фалькенбергов. Все ради Кариссы. Знак для тех, кто живет за пределами Смысла.

Она была мертва и, возможно, Аларик Морган и его король так никогда и не поймут, почему или даже, по-настоящему, кто. В этом была своеобразная поэзия, некая суровость и даже утонченность, — в его зачарованности изгнанием и роком. Он, Кристиан Ричард Фалькенберг, любил Кариссу Фестил Толанскую. Он был лордом из Приграничья, поэтом и историком, а порой и капитаном отряда наемников, и возлюбленным Владычицы Сумерек. Вот она, Возможность и Необходимость. Но если Халдейнам и Аларику Моргану, и Камберианскому Совету так нужно видеть во всем происходящем некий Высший Смысл, то он готов им в этом помочь.

Накинув капюшон, чтобы защититься от ночной прохлады, Кристиан Фалькенберг дал шпоры коню и отправился вслед за своими людьми.

1118 год.

Несмотря на то, что мы можем ориентировочно датировать наш следующий рассказ 1118 годом от Рождества Христова, благодаря упоминанию там имени архиепископа Корригана (который был избран на Святой Престол в Валорете в 1117 году), на самом деле, эта история могла произойти практически в любое время за предыдущие два столетия, ибо в отличие от всех прочих наших рассказов, здесь речь идет скорее о концепции, нежели о судьбе какого-то конкретного персонажа из тех, кто населяют Одиннадцать Королевств. Если говорить точнее, то автор попытался исследовать здесь артистический дар и саму природу творчества. Магия Дерини не имеет почти никакого отношения к данному рассказу и, в какой-то мере это также «вопрос гордыни».