мгновенно меня узнавали, и нам в спины неслись удивленные шепотки.

В галерее с портретами Истванов Нильс нагнал меня и тихо спросил:

– Сколько у вас родственников-то?

– Я не считала.

Замок всегда был людным и шумным, как огромный улей. Здесь жила толпа разношерстного народа: родственники Истваны, входящие в ковен чародеи, принятые в обучение школяры, прислуга и просители.

– Ой! А это вы! – с детским восторгом произнес Нильс.

Портрет действительно висел.

– Надо же, думала, в чулан убрали, – хмыкнула я, но тут почувствовала, как начинаю меняться в лице.

Рядом с изображением Карины, моей младшей сестры, висел портрет того человека. Светловолосый мужчина с выразительным лицом и едва заметной ямочкой на щеке. Он не был красавцем в том понимании, какое в это слово вкладывали юные девушки, но обладал мужской привлекательностью. И очаровать он тоже умел.

Я прочитала имя, выбитое четкими литерами на латунной табличке под портретом: «Эвер Истван». Когда-то его фамилия была Брайт, но ему позволили войти в семью…

– Учитель… – Нильс осторожно тронул меня за плечо.

– Что?

Словно выйдя из-под гипноза, я вдруг осознала, что встала как вкопанная перед портретом.

Школяр кашлянул и неопределенно кивнул. Нахмурившись, я посмотрела на сжатый кулак и вдруг осознала, что светлая магия исчезла, а вместо нее вновь вернулся дар верховного ведьмака. На вопросительный взгляд Нильс едва заметно покачал головой, мол, никто не заметил.

– Госпожа чародейка? – позвал меня сопровождающий.

И мы снова двинулись по коридору к тронному залу поворотами, знакомыми мне с самого детства, мимо открытых гостиных, где я выросла, шалила и причиняла… творила… помогала добром жителям замка. Даже если они этого совсем не жаждали.

Эвер Брайт. Мы были знакомы с первого курса академии. Никакой влюбленности, но он был моим лучшим другом, верным соратником и первым мужчиной. Иногда я думала, что мы заключим брачный союз, просто потому что знали все друг о друге. Но я ошибалась, кое-что об Эвере Брайте мне было неизвестно. Он умел предавать.

И когда я нашла в своем дорожном сундуке вытащенный из отцовской сокровищницы артефакт, то напрямик спросила у Эвера:

– Ты?

Магический кристалл, умеющий поворачивать время вспять, ненадолго, всего на пару минут, но все равно запрещенный, тускло блеснул в свете лампы.

– Агата… – Эвер мог соврать, но выглядел испуганным.

– Ты скажешь, зачем он тебе? Хотел продать? Тебе нужны деньги?

Он замялся.

– Просто верни его обратно. Я сделаю вид, что ничего не видела.

Артефакт он, по всей видимости, не вернул. По возвращении в замок Истван меня обвинили в воровстве.

До сих пор помню тот морозно-ясный день, когда брусчатка заледенела и поблескивала на солнце, а горящие от гнева щеки даже не чувствовали холода. Мы не объявляли дуэль. Я ударила первой. Сейчас-то понятно, что вышло глупо.

В какой-то момент он перестал защищаться и напал в полную силу. Ровно настолько, насколько меня в действительности ненавидел. Башня разлетелась, не выдержав силы светлых чар, которыми мы, как проклятиями, друг друга осыпали.

Вор признался пресветлому, что оговорил его дочь. Когда Эвера простили и оставили в ковене, я собрала дорожный сундук, прихватила будущего Йосика и гордо ушла, напоследок громыхнув створками замковых ворот. Их теперь тоже сменили.

В конце концов, все меняется, и даже фамилия Эвера. Только я застряла где-то между замком и неизвестностью, в маленьком доме с нечистью… А еще с верховным колдуном, прислужницей, драконовым яйцом и школяром. Полный сумасшедший дом!

Вообще-то, я думала, что нас тут же проводят к пресветлому, но пришлось простоять с четверть часа в маленьком зале для ожидания среди других чародеев. И с каменным лицом не замечать удивленные шепотки.

Наконец двустворчатые двери распахнулись, открыв взгляду огромный светлый зал со знаком ковена Истванов, выложенным на мраморном полу. На сводах перетекали фрески, отчего казалось, будто потолок над головой отъезжает. Бабка Розалинда утверждала, что художник изобразил сцены из летописей рода, но, по-моему, он намалевал что бог на душу положил.

Отец восседал на широкой деревянной скамье с высокой резной спинкой и сиденьем алого цвета. В общем, исключительно пафосно, как и должно пресветлому. По обе стороны, образуя коридор, который не иначе как «коридором слез и позора» я никогда не называла, стояли столы. Их занимали помощники, смотрители и даже замковый счетовод. Когда-то один из этих столов принадлежал мне. Самый первый в ряду, справа от отца. Сейчас это почетное место отдали кузену Вардену.

Мимо нас прошагал расстроенный проситель. Видимо, не добился того, чего хотел. Полагаю, сегодня пресветлый мучился дурным настроением.

– Светлая чародейка Агата Истван! – призвали меня.

– Помоги нам боже, – пробормотал Нильс и только из-за моего выразительного взгляда не стал осенять себя божественным знаком, хотя уже занес руку.

Мы вошли. Дверь захлопнулась.

Я встала в центре зала. Школяр, крутивший головой, едва на меня не наскочил и с виноватым оханьем пристроился плечом к плечу.

– Назад, – тихо процедила я.

– Чего? – растерянно хлопнул он глазами.

– На шаг назад, – едва слышно объяснила ему тонкости замкового этикета.

– Ох, извините! – вспыхнувший от конфуза Нильс попятился и снова повторил, обращаясь уже к зрительному залу: – Простите, пожалуйста.

Наконец мы преодолели расстановку.

– Приветствую пресветлого, – спокойно произнесла я. В общем-то, эффектное появление мы уже смазали, можно не кичиться.

Некоторое время мы с отцом разглядывали друг друга. И знаете? Портрет в холле врал! Демоны дери, пресветлый подретушировал собственный портрет, потому что за три года у него действительно появилась седина и в волосах, и в бороде, а от носа к уголкам рта прочертились глубокие складки.

Его помощник поднялся из-за стола и начал зачитывать по дрожащей бумажке, что меня обвиняют в халатном служении ковену. Конечно, монеты, утекающие мимо казны, были совсем ни при чем. Ни капельки! Но умертвие, напавшее на человека посреди бела дня, возмутило даже бывалых магов, и все требовали наказания.

– Вам есть что добавить? – спросил помощник, дочитав до конца.

– Ночью.

– А? – сбился он.

– Ради исторической точности в летописях ковена, монстр ходил по кладбищу ночью.

Мужчина нервно покосился на пресветлого, прочистил горло и произнес сакраментальную фразу:

– Вам есть что сказать в свое оправдание?

– Умертвие упокоено, – только и ответила я.

Потом на весь зал громко объявили, что меня на год выставляют из ковена, лишают защиты, поддержки и всех прочих благ. Я не имею права творить добро и сеять благодать от его имени.

– По прошествии года вы можете подать прошение на возвращение, – проговорил все тот же помощник. – Ученик Нильс Баек!

Школяр испуганно вздрогнул и выпрямился:

– Здесь!

Народ с трудом сдержал улыбку. Признаться, я сама закусила губу, чтобы