К счастью для Паскуале, стражники оказались сообразительными, они отпустили тормоз лебедки, как только увидели, что происходит, иначе его вместе с остатками змея рвануло бы вверх и он разбился бы об основание балкона. А вместо этого Паскуале оказался зажатым между открытыми вращающимися свинцовыми рамами окна, осыпанный дождем цветного стекла, звякающего по полу большой комнаты со сводчатым потолком. Деревянный остов змея разбился, и его полотнище свисало с Паскуале, словно сломанные крылья. Он походил на падшего ангела.

Крестовины змея и плетеная сбруя выдержали удар, но Паскуале до сих пор не мог отдышаться. Завывал холодный ветер, терзая обрывки змея. К тому времени, когда юноша вспомнил, что его опутывают ремни, и начал освобождаться, в дверь ворвались стражники и побежали к нему между длинными столами, заваленными бумагами и частями механизмов. На всех стражниках были стальные доспехи, начищенные до зеркального блеска. От ветра бумаги поднялись в воздух, будто стая вспугнутых птиц.

Поддерживаемый стражником старик с длинными белыми волосами и длинной белой бородой, волнами падающими ему на плечи и на грудь, подмигнул Паскуале. Вбежал еще один человек, великолепный в алом бархате.

Это был Салаи. Словно актер в фарсе, он вскинул руку, указывая на Паскуале:

— Вот, учитель! Смотрите! Вот предатель!

Несмотря на головокружение, Паскуале сразу понял, кто этот старик. Он выпутывался из ремней, ощущая боль в спине и руках. Стражники шумели, ища лестницу, отодвигая стол, заваленный частями машины и осколками стекла, от окна, на котором болтался Паскуале.

— Не слушайте его! — крикнул Паскуале. — Он сам король лжецов! Прошу вас…

Салаи ухмыльнулся Паскуале. Он в самом деле походил на жирного маленького дьявола в своей алой рубахе, камзоле и черно-красных чулках.

— Я прямо сейчас добуду доказательства, учитель, и все расскажу вам, — обратился он к старику.

Тот забормотал что-то Салаи, положив руку на его пухлое плечо. Но Паскуале было не слышно слов, потому что рядом с ним подняли лестницу, два стражника начали взбираться по ней, а остальные залезли на стол и принялись рычагом растаскивать вращающиеся рамы из свинцовых полос, в которых застрял змей.

Салаи что-то долго говорил старику, шепча ему на ухо и время от времени искоса поглядывая на Паскуале с нескрываемой злобой. Когда Салаи замолчал, заговорил старик, но Салаи положил ладонь на его руку и сказал что-то стражнику, который повел старика прочь.

Один стражник перерезал ремешки сбруи, затем другие схватили Паскуале за руки и за ноги и через минуту опустили его. Он пытался сопротивляться, когда Салаи начал шарить в его сумке, но все стражники были дюжие швейцарцы, с тем же успехом можно пытаться опрокинуть на землю вола. Паскуале только смотрел, как Салаи с легким презрением отодвинул в сторону его нож, листы бумаги и уголь, а затем достал бумажный футляр с летающей лодкой.

Салаи вынул лодку и поднял ее на ладони, повертел из стороны в сторону, так что тени и свет прошлись по сложно закрученным бумажным спиралям, повертел колесико.

— Смотри, — сказал он одному стражнику. — Запомни хорошенько. Это было при мальчишке. — Затем он сунул модель в карман красной рубахи и бросил стражникам: — Берите его и следуйте за мной.

Они подняли Паскуале, один за руки, другой за ноги, и снесли вниз по винтовой лестнице в маленькую комнату, выстроенную в форме буквы D, или натянутого лука, с полукруглой каменной стеной и заставленной шкафами прямой стеной. Когда стражники опустили его, Паскуале поднялся быстро, как только смог, и посмотрел Салаи в лицо. Тот стоял в дверях с двумя могучими стражниками за спиной.

— Высший балл за твое появление! — сказал Салаи и издевательски зааплодировал. — Не могу передать, как я рад ему. Я просто готов расцеловать тебя. Мое мнение о твоих дарованиях возросло, хотя я, кажется, был прав насчет твоих умственных способностей. Не стану спрашивать тебя, зачем ты пришел, не сейчас. Я даже не стану спрашивать, как ты сумел проникнуть в башню, это тоже не теперь. Это удовольствие я оставлю на потом.

— Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь, Салаи. — Паскуале обращался не только к Салаи, но и к стражникам. — Это ты украл летающую лодку, а когда она попала ко мне, когда я узнал, насколько важна эта вещь, я попытался вернуть ее сюда. Я принес ее самому Великому Механику. Это правда!

— О, кричи сколько влезет. Это, видишь ли, мои люди, художник. — Салаи принюхался. — Ты как-то странно пахнешь. Ты что, наделал в штаны, когда летел в окно? Говори, не стесняйся, в этом нет ничего зазорного.

— Это просто запекшаяся кровь. Запах, который ты не мог не почуять. Как же ты увернулся от людей Джустиниани, Салаи? Я знаю, это был Джустиниани, все эти фейерверки его работа, а один из его людей едва не схватил меня в доме Никколо Макиавелли.

— Кто сказал, что я уворачивался?

— Ты предал моего учителя, теперь ты предал савонаролистов Джустиниани. Кто следующий?

— Ах, сколько пафоса! Я с радостью подвергну тебя пытке, художник. Я же не забыл нашей последней встречи. Мы начнем с того места, на котором остановились, но только в более подходящих условиях. Я оставлю тебе время на размышления до утра, художник, а потом мы заберем тебя в Барджелло, там располагается мой кабинет милосердия.

— Никколо Макиавелли, Салаи! Он еще жив? Он у Джустиниани, как и тело Рафаэля?

— Пока еще, — бросил Салаи.

Дверь закрылась, деревянный засов встал на место.

Паскуале быстро изучил комнату в слабом свете, пробивающемся сквозь решетку на окне. Шкафы оказались набиты черепами с восковыми слепками мозга, который в них когда-то содержался. Они занимали многие полки, все тщательно подписанные. На темени каждого черепа была начерчена решетка из тонких черных линий, и у каждого была бирка, привязанная через правую глазницу, с надписями, которые Паскуале сначала принял за какой-то шифр, пока не догадался, что они сделаны в зеркальном отображении. «Женщина, 44 года, паралич. Мужчина, 22 года, слепой, врожденный идиотизм. Мужчина, 56 лет, обычный. Мужчина, 35 лет, повешен за воровство». Судя по пыли на полках, этой комнатой уже давно не пользовались.

Здесь не было ничего, что сгодилось бы в качестве оружия, и Паскуале сомневался, сумеет ли он вылезти сквозь маленькое окошко в центре изогнутой стены, которое все равно было так высоко от пола, что он мог коснуться подоконника, только поднявшись на цыпочки. К тому же если бы он сумел вылезти, то оказался бы снаружи башни, высоко над землей и без змея, способного нести его.

Молодой человек уселся напротив двери в узком углу, образованном шкафами и дугой стены, вытянув перед собой ноги. Все полученные им ссадины и синяки пульсировали. Стоило ему закрыть глаза, он ощущал восторг полета и ужас падения. Словно он стал тем ангелом, которого разбил, Салаи же предстал перед ним в образе чешуйчатого червя, корчащегося под его пылающим мечом. А может быть, проходя сквозь картину, он стал противоположностью ангелу: черным падшим ангелом, лишившимся милости Бога и обреченным на мучения. В любом случае безумие, охватившее его, прошло. Он был охвачен им с того мгновения, когда нырнул в реку, чтобы бежать от савонаролистов, оно поспешно нарастало, толкая его на необдуманные поступки, которые привели его сюда, в этот маленький чулан на вершине Большой Башни. А может, он заразился им гораздо раньше, когда впервые увидел Никколо Макиавелли. Наверное, он слишком близко к сердцу воспринял любовь пожилого человека к заговорам и контрзаговорам и видел влияние испанцев там, где были простые совпадения. Он обхватил лодыжки и вздрогнул, охваченный апатией, которую породило не отчаяние, а простое смирение перед лицом судьбы.