— В смысле, в окне? Город, конечно. Он все еще там, только слегка обгорел по краям.

— Последний раз, когда я смотрел туда, я видел город в огне. Я видел летающие машины, висящие над укрепленными стенами, кидающие горшки с огнем на все, что легко загорается. Я видел бегущих людей, спасающихся от этих же летающих машин. Я видел людей, обратившихся в дьяволов. И все это может произойти наяву. Завтракай же, мальчик. Ешь, пей. Организованные привычки организуют разум. У нас мало времени.

— Все нормально, — сказал Якопо. — Он обдумывает.

— Скоро будет уже поздно, — покачал головой Паскуале.

— Тише. Он движется в собственном темпе. Ты и без того причинил немало хлопот.

— Надеюсь, больше их не будет, — сказал Паскуале и впился зубами в сливу. Рот наполнился сладким соком, он ощутил, что голоден. Пока он ел, Великий Механик закончил заводить часы, и Паскуале заметил (очень обрадовавшись тому, как Якопо закатил при его словах глаза), что здесь в самом деле хранится немалый запас времени.

— Скорее, измеряется, — поправил его Великий Механик. — Мне показалось интересным, что его можно измерить таким количеством способов. Иногда мне хочется быть часовщиком, а не механиком. Или художником, которым я хотел стать. Но сейчас у меня мало силы в правой руке. А левую я не могу поставить, к тому же этому ремеслу надо отдавать всю жизнь. Я стал заниматься иным после убийства Лоренцо, но иногда мне кажется, я вижу, как все могло бы быть, — так человек залезает на высокую гору и обнаруживает, что он вовсе не покорил весь мир, потому что за этой горой поднимаются другие и их вершины теряются в тумане. Время странная штука, художники хорошо это знают. Мы представляем его рекой, всегда движущейся в одном направлении, но, возможно, Бог представляет его иначе, он может возвращаться к различным событиям и исправлять их, как художник поправляет набросок. В другой жизни… Но ты улыбаешься моим словам.

— Вы напоминаете мне моего учителя, Пьеро ди Козимо.

— Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать: его выдумки могут с первого взгляда показаться просто забавными, но на самом деле они имеют глубокий смысл, потому что подрывают все, что мы принимаем по традиции или привычке, не подвергая сомнениям. В этом смысле Пьеро как дитя, для которого все внове. Я же убежден, что все механики должны сначала увидеть вещь в новом свете, чтобы понять ее.

— Тогда я прошу вас увидеть вещь в новом свете, господин. Увидеть, что все не так безнадежно, как вы считаете. Сам механизм не имеет значения, значение имеет тот смысл, которым его наделяют люди. Это… это как с ангелом, ангелом Благовещения! Не имеет значения, с какой вестью пришел ангел, какими словами он скажет об этом. Довольно того, что он принес с собой сияние Господа. Око само по себе весть. Если мы сумеем вернуть модель, победа уже будет на нашей стороне.

Паскуале говорил бы и дальше, и даже более смело, но негромко прозвонил колокольчик, и Якопо сказал:

— Стража возвращается. Очевидно, капитану сообщили, что тебя освободили, я всегда не доверял этому пажу. Учитель, теперь нам пора. Вы понимаете?

— Разумеется, понимаю! Я стар, но еще не впал в детство.

Они вышли в дверь, через которую входил паж, пошли по длинному коридору с окном в человеческий рост, за которым виднелся город. Якопо повернул это окно, оно оказалось зеркалом или экраном, на нем просто отражался вид, со спрятанной за ним лестницей.

Они долго спускались, проходя маленькие комнатки, расположенные через равные промежутки, словно бусины розария.[23]Якопо пояснил, что внутри башни существует что-то вроде «башни наоборот», потайные места, о которых мало кто знает. Над башней трудилось множество строителей, но они возводили только какие-то ее части, не зная устройства полностью, в отличие от Великого Механика. Так, обычный человек не может по-настоящему увидеть город, в котором живет, пока не поднимется достаточно высоко, откуда, словно Бог, сможет видеть все. Паскуале решил, что это уже чересчур, но в следующей комнате, в которую они вошли, Великий Механик доказал ему, насколько это верно.

Комната была без окон, как и все остальные, но больше и круглая, и освещенная не ацетиленовыми лампами, а солнцем, светящим сквозь отверстие в потолке на маленький столик с гладкой белой поверхностью. По приказу Великого Механика Якопо подошел и сдвинул рычаг, и внезапно на гладком столе появилось изображение города, увиденное, словно с высоты птичьего полета. Пусть с помощью хитроумных линз, призм и зеркал, но от этого не менее впечатляющее.

— Покажи мне дом Джустиниани, — велел Великий Механик, и через минуту Паскуале сумел найти виллу, белое пятнышко на холме под городской стеной на другом берегу Арно. Тень его пальца на миг заслонила картинку, и он действительно поверил, что Бог именно так смотрит на мир и, если бы у него было особенно острое зрение, он увидел бы Салаи, скачущего к вилле, смог бы наблюдать через крышу за чародеем, нашел бы Никколо в его темнице.

— Сейчас мой живейший интерес вызывает свет, — сказал Великий Механик. Его глубоко посаженные глаза были в густой тени, тень падала и на все его лицо. — Свет… он чище идеи.

— Вместе мы разрушим планы Салаи, господин. Время еще есть. Испанцы в дне пути отсюда. Даже если они получат сообщение, что модель у Джустиниани, они должны сначала забрать ее. Идемте со мной! — попросил Паскуале.

— А я что делаю? Ты уже убедил меня, мальчик. Якопо, ты идешь с нами? Закрой рот. Ворона влетит!

— Я поражен, как всегда, внезапным поворотом вашей мысли. Я старался убедить вас выступить против Салаи с того дня, когда он пытался убить вас, и вот вы вдруг решились.

Великий Механик обратился к Паскуале:

— Это потому, что ты так влетел в окно, словно ангел. Я что-то почувствовал тогда, но только теперь понимаю что. Мы убережем Салаи от его глупости.

— Ваша наука против магии Джустиниани, господин! — воскликнул юноша.

— Магия — это тоже наука, которая пытается притвориться чем-то иным. Полагаю, у нас очень мало времени. Надо спешить. Куда ты меня поведешь?

— Но я думал…

Великий Механик тяжело опустился на стул и сказал с усталым вздохом:

— Что? Что я соберу армию? Нет никого, кроме стражников, но они служат Салаи. Все, что у меня есть, заключено внутри моей головы. У меня нет даже учеников. Уже двадцать лет у меня нет учеников, только последователи.

— Которые растащили вашу последнюю идею на куски, словно вороны, — сказал Якопо.

— Есть только один человек, который может нам помочь, но я не знаю, захочет ли он. — Паскуале с сомнением покачал головой.

— Не сомневайся. Веди меня к нему! Я искренне верю в твой дар убеждения, мальчик. Вместе мы заставим его понять. Но сначала я должен отдохнуть. Бывают моменты, когда я сожалею, что сделал эту башню такой высокой.