— А где Мехрибан-ханум? Ее что-то не видно, — спросил Эдуард.

— Сейчас придет, пошла в кладовую.

Несколько минут разговор шел о вещах отвлеченных: о том, что погода никак не установится, и что холода начались рано, и что поселок очень чистый и уютный, и людей на улицах мало.

— Э, дорогой, это сейчас мало! — воскликнул Вагиф. — А летом, считай, здесь курорт! Какой Кисловодск, какой Боржоми?! Столько дачников бывает!

Арсен сказал, что ему понравился дворик, много деревьев и кустов, хотя высажены они бессистемно и вообще сад надо приводить в порядок. Вагиф, рассмеявшись, заметил:

— Ай, джаным, кто это будет приводить в порядок?! О чем ты говоришь! Арсен джан, дорогой, как только май наступает, я и Мехрибан собираем свои манатки и едем к нашим старикам, инша’Аллах[10], они в одной деревне живут! И остаемся там до самого конца лета или даже начала осени. А дома оставляю кого-нибудь из дачников, чтобы за домом присмотрел. А когда приезжаем, видим — дети этого дачника все деревья и кусты переломали. Клянусь, честное слово, прямо как саранча!

— Ничего, ты не очень сокрушайся, — вставил Эдуард. — Арсен опытный агроном, я тебе уже говорил… Он приведет сад в такой порядок, что приедешь — и сам не узнаешь.

— Что же, дай Бог, дай Бог! Как говорится, пусть ослепнет на один глаз тот, кто не хочет себе добра! Ага, вот и моя Мехрибан! Ай, арвад[11], ты где это пропадаешь столько времени?

У Мехрибан-ханум было круглое и очень белое для южанки, но добродушное лицо. Под стать мужу она оказалась такой же деятельной и живой. Поздоровавшись, затараторила:

— Вуй, Эдуард-гардаш, сто лет тебя не видели. Совсем перестал к нам приходить, как будто забыл нас. Как Римма? Как ее здоровье, не болеет? Вуй, ай, слава Аллаху.

— Ай арвад, остановись! — со смехом прервал ее Вагиф. — Клянусь, честное слово, прямо как магнитофон. Слушай, эти люди к нам по делу приехали. — Он показал на Арсена и Елену, отрешенно сидевшую в сторонке. — Они хотят снять у нас одну комнату, а об остальном я тебе потом расскажу. Сперва познакомься: это Арсен, лучший друг нашего Эдуарда, а это его жена, Елена. Ну, что скажешь, жена? Ты тут хозяйка, тебе и главное слово.

— О чем разговор, Вагиф, сам понимаешь. Если Эдуард бросил все свои дела и лично привез их сюда, разве можем мы отказать? Так и так от весны до осени у нас живут дачники, совсем чужие люди. Теперь пусть будут свои! Очень хорошо будет. Я так думаю.

— Ну молодец же! — с преувеличенным восхищением воскликнул Вагиф. — Клянусь, честное слово, ты настоящий молодец. Будто мои мысли прочитала. Ну а теперь будь умницей и дальше вспомни, что гостей одними разговорами не потчуют!

Появление в комнате Мехрибан-ханум, ее веселый и простодушный нрав и особенно то, что она без лишних слов согласилась сдать комнату, мгновенно изменили у всех настроение, даже Елена робко заулыбалась, глядя на нее. И когда Мехрибан принялась накрывать на стол, тоже встала.

— Тетя Мехрибан, а можно я вам буду помогать?

— Можно, Лена джан, очень можно! Какая женщина откажется от помощи на кухне? Пойдем, дочка. Мне даже будет приятно, давно мне не помогала молодая.

Арсен проследил взглядом за женщинами. Было ясно — не пройдет и десяти минут, как они станут неразлучными подругами.

И не ошибся. В доме из двух комнат Зейналовы жили вдвоем. У них была дочь Севиль — студентка Ростовского института железнодорожного транспорта. Каждое лето вместе со студенческим стройотрядом она ездила на крупнейшие стройки страны, лишь изредка, на три-четыре дня, заезжая домой. На нее-то и намекала Мехрибан-ханум, сказав, что давно не видела рядом молодой помощницы.

Так они и стали жить в этом рабочем поселке на берегу Каспия. Зейналовы уступили им хоть и малую комнату, но просторную, с двумя окнами во двор и отдельным входом (в расчете на дачников). Причем за вполне умеренную плату — в деньгах они не нуждались, им достаточно было и того, что в их отсутствие будет кому присмотреть за домом, а тем более умело ухаживать за садом.

На другой день Вагиф помог Арсену устроиться на работу в каменном карьере — в трех километрах от поселка. Вскоре и Елена устроилась — кассиршей в обувном отделе местного универмага, где у Вагифа было немало друзей. «Эдуард работает в городском народном контроле, большой человек, но я тоже не маленький, — рассмеялся он. — Видишь, сколько у меня друзей, правильно говорят: не имей сто рублей — имей сто друзей».

Работа у Арсена была тяжелая, он отваливал кубики от камнерезной машины, по тридцать два килограмма каждый, а затем грузил их в самосвал. В первые недели, пока не приобрел кое-какие навыки, было трудно. К концу дня все тело гудело, словно его избивали камнями, руки бывали в ссадинах и волдырях, дрожали, как у паралитика, хотя работал в рукавицах. Уставал он так, что, случалось, даже во время обеденного перерыва не ходил в столовую — есть не хотелось. Возвращаясь домой в автобусе, сквозь дремотную муть чувствовал голодную тошноту, но дома, так и не поев, заваливался спать, заталкивая назад упрямо идущий на поверхность из глубоких глубин его существа пугающий и ненужный вопрос: «А что дальше?..»

Глядя на него, Елена украдкой утирала слезы. И дело было не в том, что Арсен уставал на работе, он не меньше уставал и в своем селе, с утра до вечера мотаясь по виноградникам. Дело было в другом: ей казалось, что Арсен сознательно изнурял себя, то ли искал в работе забвения от мучивших его мыслей, то ли желая искупить свою вину, то ли, наоборот, избавиться от того, что он однажды назвал «комплексом вины», постоянно его изводившим.

В середине апреля Арсен, вернувшись с работы, застал Елену сидящей на деревянной лавочке у ворот дома. Такого не бывало, она всегда находила себе дело или помогала Мехрибан по хозяйству.

— Лена? Почему ты здесь? — удивился Арсен. У Елены на лице читалась растерянность. — Что-нибудь случилось?

Оказалось, случилось. Утром нежданно-негаданно из деревни приехали родители Мехрибан вместе с тремя внуками-дошколятами, детьми младшей сестры Мехрибан, и Зейналовы теперь в растерянности: куда их поместить? Правда, не подают вида, но…

Арсен озабоченно потер лоб.

— Черт, нам только этого не хватало. Надолго приехали, не знаешь?

— Кажется, надолго, старики лечиться хотят. У него глаукома, а у нее что-то с ногами.

— М-да… придется нам искать другое жилье.

— Я им сказала об этом.