Даже после всего, что они сделали и собирались сделать с Кэт, со Стивом, Мэттом Халлом, прочими…

«Хелен. Они заставили тебя привести ее на верную смерть»… Прошлая решимость Кэт, стремление защитить и отомстить как будто ее покинули.

Куда делись фантазии о том, как она их уничтожит? Или это было всего лишь отчаяние идущей на смерть?

Теперь Кэт охватил не гнев, а страх. Ее мышцы напоминали остывшую вареную лапшу, а сердце билось в ушах. Вот что бывает, когда слишком долго сидишь в заключении – когда тюремщики позволяют тебе еще пожить. Кэт ведь начала глупо радоваться и тому, что ей приносили воду или чай и позволяли ходить в туалет.

«Успокойся». Нужно было успокоиться.

Кэт сидела на унитазе, но страх не давал ей даже писать.

Борода не сел обратно – скрип деревянной табуретки под его весом Кэт услышала бы даже сквозь дверь, – она успела хорошо его выучить за ночи и дни в заключении. Ее существование сократилось до нескольких квадратных метров и скромного репертуара звуков.

Возможно, Борода понял, что что-то не так и она ведет себя по-другому. У этих тварей на такое дело нюх – малейшее изменение во взгляде жертвы, и они встают в стойку. Одна лишь поза человека говорит их отточенным инстинктам, можно нападать или нет. Убийцы, похитители, фанатики, среди которых оказалась Кэт, думают иначе. Она должна сделать это сейчас.

«О Боже».

Встав, Кэт включила кран: пусть Борода услышит хоть какой-то звук, сопутствующий невинному использованию ванной.

Одеяло по-прежнему лежало на полу спальни: Кэт так и видела внутренним взором этого предателя, Иуду, набитого перьями. Если Борода под него заглянул, то заметил открытый ящик, полный старых телефонов. Их батареи давно сдохли, номера и услуги не работали, но он-то этого не знал.

Голова Кэт превратилась в парламент, где члены обеих Палат, поднявшись на ноги, освистывали предложения друг друга. Слишком много мыслей и совершенно никакой ясности. «Разозлись. – Вот ее единственная возможность. – Разозлись и делай все быстро». Если Кэт не позволит адреналину захватить себя, план не сработает.

И тут Борода заставил ее действовать – три громких шага на лестничной площадке, и этот бугай распахнул дверь туалета.

Кэт была ему чуть ли не благодарна за то, что приблизил неизбежное: иначе она так и тряслась бы дальше.

«Сплошные мозги, и совсем нет позвоночника, – упрекнул ее голосок внутри. – Бесхребетная».

Значит, Борода видел одеяло и решил, что Кэт неубедительно притворяется сонной, а на самом деле что-то планирует. Его глаза проползли по всему ее телу, особенно рукам, потом по ванной, раковине и унитазу, ища, что Кэт взяла из деревянного ящика. Борода шагнул в туалет, не сводя взгляда с ее карманов, и заревел:

– Давай сюда телефон!

Он видел ее старые мобильники – в ящике их было четыре штуки, если не больше.

Кэт представила, как грубая рука хватает ее за запястье, прежде чем она успела выхватить баллончик. «Ты так и не попробовала его на раковине!»

«Расщелина в грязном полу сарая… Распилить твоему хахалю башку… безжизненная, бессильная рука, отрубленная острым камнем, брошенная отдельно от тела среди вони и следов скотины. Морщинистый человеческий подбородок, мокрый от следов пира».

Кэт попятилась и врезалась в раковину. Край вонзился ей в ягодицы.

Выбросив руку с растопыренными пальцами вперед, она уперлась Бороде в грудь.

Свободной рукой Кэт скользила по бедру, пока кончики пальцев не нашли в штанах для пробежки карман.

Борода схватил руку, которой она упиралась в грудь, Кэт попыталась вырваться, насколько хватало сил, и уселась в раковину. Краны уперлись в крестец, причиняя неожиданную боль и возвращая толику решительности. Кэт сунула руку в карман, и баллончик скользнул в ладонь.

Эту вооруженную руку Борода схватил ниже плеча, чтобы не лишать подвижности, – ему нужно было видеть, что у Кэт в кулаке, и он думал, что это не оружие, а телефон.

– Видите? – сказала она. – Бальзам для губ.

Борода приблизил лицо, широко распахнув глаза, чтобы определить, что это.

Указательный палец Кэт скользнул в выемку, предназначенную для испуганных женских пальцев. Черная верхушка баллончика была сделана из резины. Кэт вспомнила двадцать минут в школьном лагере, когда на протяжении двадцати минут перец сжигал всю ее жизнь.

«Получи ответку».

– Че это? Правда бальзам? – переспросил Борода.

И тут его красную рожу с выпученными глазами и вздувшимися венами окутало облако спрея – тысячи крошечных капель.

Открыв рот для вдоха, Хелен получила очередной маленькой волной в лицо и принялась беспорядочно бултыхаться от шока, поперхнувшись морской водой.

От паники зрение стало яснее, а ощущения – острее, но эта ясность не достигла мышц. Хелен устала и теряла ритм, отточенные движения становились всё тяжелее, медленнее, всё более неуклюжими. Полузакрытые глаза резало, в ушах пульсировало, будто в пальце, по которому нечаянно ударили молотком, в носу горело, по его пазухам щупальцами шарила боль. По лицу Хелен будто вмазали совком изо льда.

Она поплыла на спине, чтобы восстановить дыхание и прийти в себя от волны, залившей рот и напугавшей.

Успокоившись, Хелен обнаружила, что бесконечный вопрос о том, сколько она проплывет, волновал ее меньше, чем после падения в воду, произошедшего так давно.

Перевернувшись на живот, она поплыла брассом. Плыла Хелен медленно, плечи гудели от боли, но теперь хотя бы голова была скорее над, чем под водой.

Через десять минут Хелен показалось, что она увидела что-то на поверхности – как будто голову другого человека недалеко справа. Хелен перестала плыть и стала просто перебирать ногами.

Подождав, пока пройдут небольшие волны, она пригляделась к размытому пятну напротив, цветом и формой отличавшемуся от воздуха и воды вокруг.

«Вон». Оно и правда было там.

Хелен бросилась к пятну, на миг потеряла его из виду, но, бешено пошарив глазами вокруг, снова нашла.

Потом она снова потеряла пятно среди поднявшихся волн, потом снова нашла.

Хелен понадобилась уйма времени, чтобы доплыть до буя, плясавшего по воде совсем неподалеку, и это стало сильным ударом – а она-то верила, что далеко уплыла. Страх попасть в течение или прилив вернулся, и тело потяжелело в два раза. Возможно, буй здесь оказался потому, что рядом – течение, и поэтому Хелен замедлилась, но она не знала и не умела читать морские символы.

Доплыв, Хелен обвила руками покрытый слизью шар, будто свое родное дитя.

Она попыталась толкнуть его вниз, под воду, чтобы опереться грудью и подбородком, но при первых трех попытках буй выскальзывал из неловких белых рук, занемевших в воде.