Серебрянский опять двинул пальцем.

— Молодец. Теперь слушай. С вами хотят поговорить. Поговорить и не больше. Сделать предложение. Надеюсь, вы понимаете, что будь мы людьми Сталина, то никто не стал бы устраивать это дурацкое представление с ожиданием в твоей, товарищ начальник Особой группы, квартире. Вы бы сейчас оба сидели в подвале под светом настольной лампы и умельцы-анатомы с пристрастием откручивали бы вам причинные места. Соображаешь?

Серебрянский зашевелил сразу всеми пальцами рук.

— Прекрасно. Тогда вас сейчас отпустят, но только не делайте резких движений, а то я рассержусь. Договорились?

— Договорились, — прохрипел Яков Исаакович, пытаясь говорить сквозь галстук, забивший рот. Несмотря на невнятность речи, его поняли. Ботинок перестал давить на шею, чьи-то сильные и ловкие руки подняли их рывком с пола. Кто-то включил свет. Перед глазами Серебрянского и Эйтингона возникли еле видные силуэты пятерых человек, присутствие которых угадывались только боковым зрением. Внезапно они стали более реальными, и перед хозяином квартиры и его гостем возникли люди, одетые в непонятные комбинезоны со шлемами, полностью скрывающими головы. Одна из фигур первой стянула шлем, и перед изумленными чекистами появилось лицо обычного человека в странной черной шапочке, натянутой на коротко стриженую голову. Глаза человека смотрели на них с иронией.

Серебрянский попытался сразу определить опасность этих пятерых, как он это всегда делал с незнакомцами, полагаясь только на свои инстинкты, которые никогда не подводили. Инстинкт самосохранения просто завопил об опасности. Он кричал Якову Исааковичу, что он находится рядом со смертельно опасными хищниками. Начальник Особой группы ОГПУ, сам готовивший людей для террора, диверсий и убийств, вдруг непонятным образом осознал, что эти пятеро могут и видели гораздо больше, чем все его люди вместе взятые. Что ЭТИ давно перешли за грань понимания добра и зла, что они живут истинами, к пониманию которых Серебрянский только начал искать пути. И ему, как профессионалу, до жути захотелось сесть с ними за один стол и попросить научить его, террориста и убийцу, этим истинам…

Тихо скрипнула дверь, ведущая в гостиную. Чекисты одновременно повернули головы. В проходе стоял улыбающийся мужчина средних лет. Он весело поздоровался:

— Добрый вечер, господа. Позвольте представиться. Андрей Егорович Егоров. Я, собственно, и есть заказчик творящегося сейчас в стране безобразия. Нам надо поговорить…

Сталин не спал вторую ночь. Он взглянул на настенные часы — было четверть пятого утра. Машинально бросил взгляд на настольный календарь — 8 ноября 1933 года. Генсек устало повел плечами, потом встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. Три дня назад он получил сводную аналитическую записку по фактам исследования документов, находящихся в четырех громадных ящиках, добытых для него «Хароном». Никому не доверяя, генсек поручил охрану архивов «внутряку». Начальник охраны подчинялся ему лично и обладал чрезвычайными полномочиями.

С момента появления документов на ближней даче генерального секретаря в Подмосковье в стране, для непосвященных, произошел ряд казалось бы совсем ординарных событий.

Академия наук СССР вдруг озаботилась переподготовкой специалистов по дактилоскопии. И специалистов именно из глубинки, занимающихся исключительно уголовными делами и не связанных с делами по безопасности. Через партийные органы на местах такие специалисты получали предписание убыть в служебную командировку в Ленинград, в распоряжение Института экспериментальной биологии, созданного еще в первые годы Советской власти.

Литературному институту имени Максима Горького, созданному в 32 году еще при живом классике, внезапно срочно потребовались графологи и почему-то фотографы для изучения уникальных архивов библиотеки при институте. Библиотека была громадной и включала в себя литературную периодику, сборники, издания XVIII–XIX веков, труды русских и зарубежных литературоведов, произведения иностранных и отечественных писателей, в том числе и народов СССР. Партийные органы, конечно, не смогли отказать в такой просьбе уважаемому институту, и опять-таки из глубинки такие специалисты были предоставлены.

По странному стечению обстоятельств проездные документы, полученные специалистами, были составлены так, что едущие в Ленинград обязательно должны были проезжать через Первопрестольную. На вокзале, в толпе, к тянущему тяжелый чемодан командированному подходили трое неприметных мужчин, вежливо представлялись и показывали какую-то бумагу, после просмотра оной эксперт безропотно отдавал свой чемодан одному из троих, и они все вместе тихо и незаметно садились в поджидавшую машину и удалялись в неизвестном направлении.

В результате все затребованные и Институтом экспериментальной биологии, и Литературным институтом имени Максима Горького люди оказались на неизвестной даче под Москвой, которая усиленно охранялась.

На даче все прибывшие были разбиты на три независимые группы, каждой из которых были предоставлены некие документы и фотографии. Мужчина с невыразительным, быстро забывающимся лицом, представившийся как Иван Иванович, поставил перед экспертами задачу — найти соответствия или несоответствия в отпечатках пальцев, в почерке между полученными документами и выданными образцами. Для объективности получения данных и соблюдения режима секретности все фамилии в документах были тщательно заклеены, а всем документам присвоен буквенно-цифровой код. Специалистам по дактилоскопии также были выданы сравнительные таблицы отпечатков пальцев, опять-таки просто пронумерованные. Экспертам-фотографам было поручено тщательно исследовать фотографии и сделать заключение — настоящие это фото или поддельные. Причем все три группы должны были перепроверять друг друга. Срок на исполнение задания им дали месяц и ввели жесточайший режим проживания. Общаться можно было только во время работы. В остальное время они жили каждый в отдельной комнате под тщательным наблюдением охраны. Даже завтракали, обедали и ужинали по отдельности.

Сталин, равномерно вышагивающий по кабинету, подошел к окну и тяжело оперся на подоконник. Он вспомнил, как в первую очередь приказал проверить причастность Пятницкого к возможному заговору. Если бы тот оказался под подозрением, всю работу по проверке документов пришлось бы строить совершенно по-другому и брать оперативное управление внешними и внутренними группами Коминтерна немедленно на себя. Секретарь Коминтерна оказался чист как слеза ребенка, и это существенно облегчило всю дальнейшую работу.

Сейчас он находился тут же, в кабинете, и в который раз перелистывал толстую папку с рекомендациями аналитиков Коминтерна.

Генсек еще раз тяжело вздохнул. Факты, которые открылись, потрясали своим масштабом и цинизмом. Оказалось, что его не просто водили за нос, как первого человека в партии и государстве, а системно готовили конец СССР как страны. Пока он тратил основные силы на борьбу то с правой, то с левой оппозицией, то на дискуссии со своими соратниками о путях развития державы, пока каленым железом выжигал троцкизм, в стране проводилась не просто операция по смещению его, Сталина, как генерального секретаря. Это ладно, как говорится. На то и политическая борьба. Готовилась настоящая реставрация монархии. И делалось это системно, исподволь, с планированием не только самого переворота, но и подготовкой настоящих параллельных органов власти на местах. То есть сразу после его устранения заговорщики становились реальной властью не только в Москве и союзных столицах, но по всей стране, вплоть до последнего района. Получаемая вертикаль власти была жестка и эффективна. Этим фактам совершенно не хотелось верить, но тройная проверка доставленных архивов, подтвердившая подлинность находящихся в них документов, и выводы аналитиков говорили, что эти факты есть, и с ними надо считаться.