— Да простит мне Ваше Величество мое дружеское замечание, но я должен сказать, что вы говорите с не вполне здравым смыслом. Этот Шателяр испугал вас, что вполне понятно. Мы должны показать людям, что случается с теми, кто осмеливается оскорбить королеву. Здесь можно сделать только одно: Шателяр должен отправиться на плаху.

— На плаху?! За то, что прятался в комнате?

— В королевской спальне… под кроватью королевы… с кинжалом и шпагой.

— Я никогда не соглашусь на это. Бедный Шателяр! За что?.. Я любила его!

— Даже чересчур, Мадам!

— Я никогда не соглашусь с тобой! Шателяра не за что казнить!

Она подумала: надо поговорить с Давидом. Мы вместе найдем способ, как спасти несчастного Шателяра.

Граф Меррейский бросил на нее быстрый взгляд. Она изменилась. Он был почти уверен, что на нее теперь влияет кто-то другой. Сестру надо выдать замуж за какого-нибудь могущественного принца; тогда он легко завладеет регентством. Если она не выйдет замуж за иностранца, она останется здесь навсегда, а его отодвинут на второй план. Ей нельзя позволить обзавестись другим советником. Чтобы не расстроить свадебные планы, ни в коем случае не должно быть скандала и на пути брака с европейским принцем не должно ничего стоять.

— Я должен кое-что сказать Вашему Величеству, — обратился граф Меррейский к Марии. — Вы обманулись в этом человеке. Он не был влюблен, он всего лишь играл влюбленного. Он слуга у рода Монморанси, а, как вам известно, они и Бурбоны стоят во главе французских гугенотов. Моя дорогая сестра, это был заговор против вас, раскрытый вашими преданными служанками. Есть только единственный путь разобраться с эти делом. Я умоляю вас выслушать меня.

— Это неправда! — задыхаясь, вскричала Мария.

— Для вашего самолюбия тяжко слышать такое, но ему было очень легко изобразить из себя любовника, потому что вас многие любят. Но я знаю, что он пришел сюда, чтобы убить вас. Это я скажу его судьям… и не сомневаюсь в их вердикте.

Мария спрятала лицо в ладонях, вспомнив о неудержимой страсти Шателяра…

— Но… это ужасно, — сказала она. — Ужасно!

— Мария, пусть одна из твоих служанок спит вместе с тобой, пока мы не вернемся в Холируд. Остальные будут рядом… но одна пусть будет в твоей постели… Сестра, милая, только таким образом я могу быть спокоен за твою безопасность.

— Флем спала со мной этой ночью…

— Пусть она еще поспит с тобой, пока мы не вернемся в Холируд, хорошо?

— Да, Джимми.

— Ну теперь я спокоен. И не будем больше думать об этом печальном деле.

Джимми поцеловал ей руку и ушел, а она присела, задумавшись о Шателяре. Она-то думала, он влюблен, а он пришел, чтобы убить ее.

* * *

Неделей позже Шателяра казнили на плахе. Он выглядел невероятно красивым, и многие, кто видел его в эти последние минуты, прятали слезы. Однако некоторые в толпе действительно думали, что он был в заговоре.

— Все ясно, — судачили другие между собой, — почему он был в ее спальне. Она вовсе не хотела, чтобы ее служанки нашли его. Он ждал, пока они уйдут.

Перед смертью Пьер де Шателяр процитировал знаменитый «Гимн смерти» Ронсара. Он стоял на эшафоте с развевающимися на февральском ветру кудрями; люди слушали его прекрасный голос и плакали, хотя лишь некоторые понимали, что он говорит.

Улыбаясь, он склонил голову к плахе, и перед тем как топор опустился, слышали, как он произнес:

— О cruelle dame…[39]

Но на этом история с Пьером де Шателяром не закончилась. Джон Нокс посчитал, что она не должна на этом закончиться. Какой прекрасный случай облить королеву грязью!

— О cruelle dame! — орал Нокс с кафедры. — Братья мои, вам ведь понятно, что это значит! Жестокая королева — вот что это значит. Ах, братья мои, теперь мы пожинаем греховный урожай! Придворная женщина убила собственного убогого младенца, но, хвала Господу, она и ее любовник поплатились за это. А теперь другой из слуг сатаны отправляется на вечные мучения!

В комнате при свечах Мария пыталась танцевать и петь так же весело, как прежде, но, увы, была полностью охвачена воспоминаниями о Шателяре.

Минуло два года со дня смерти Шателяра. Мария все еще оставалась одна. На Марию заглядывались многие, но в течение этих двух лет всем им давалась отставка.

Марию постигла большая утрата: ее дядя Франсуа де Гиз был убит в Орлеане молодым фанатиком Польтро де Меруа.

Кардинал часто писал ей, и письма, как всегда, были полны глубокой симпатии к ней. Он продолжал намекать на выгоду брака с Карлом, эрцгерцогом Австрии. Ей было это непонятно. Она считала, что брак с испанским дон Карлосом более ценный.

Однако с помощью Давида Риччо, она начала-таки понимать, что кардинал старается не ради этого союза, а против него. Казалось невероятным, что ее дядя настроен против того, что было бы очень хорошо для ее репутации.

— Но должна быть причина для этого, Давид, — говорила она.

Давид знал, в чем тут дело, и своим объяснением глубоко потряс Марию.

— Мадам, кардинал вам дядя, и вы глубоко привязаны к нему, но он старается не для вашего блага и счастья, а ради могущества Гизов во Франции. Брак с дон Карлосом, за который будут уважать вас и Шотландию, будет способствовать могуществу Испании. Франция будет слабее вас, а вместе с Францией ослабеют и Гизы Вот по этой причине, как мы теперь знаем, ваш дядя настроен против испанского брака. А в союзе с эрцгерцогом католическая Шотландия будет союзником Франции. Кардиналу Лотарингскому очень хотелось бы, чтобы сильная Франция стояла против слабой Испании. Вот в этом и смысл политики Гизов. Это не принесет вам ничего хорошего; в первую очередь дядя думает не о вас, Мадам, а о Гизах во Франции.

— Но дядя всегда и все делал для моего блага…

— Потому что ваше благо, Мадам, было благом и для него.

Это было грустно признать… Теперь она с ненавистью вспомнила нежные сцены между нею и кардиналом. Он всегда властвовал над нею, но, оказывается, не потому, что хотел помочь, а потому, что собирался использовать ее, дабы усилить свою власть и могущество.

Давид открыл ей это, так же как и фальшь брата Джеймса. Теперь она была одна. С нею оставался только Давид. Она больше не послушается советов кардинала. Она устроит свои собственные дела с помощью Давида.