— Вы правда не понимаете что здесь происходит? — неожиданно зло процедил Фелькзерам, — да Камимура нас просто пытается как можно дольше продержать в проливе! Чтобы миноносцам ночью было удобнее нас атаковать в узостях под берегом, а не в открытом море! Вот и дергается туда сюда, как матрос после года в море в потровом борделе… А мы постоянно теряем пристрелку после каждого разворота. Нет. Он ЖДЕТ что мы сейчас опять вслед за ним развернемся… Так что именно этого мы делать не будем.

— Но тогда "Суворов" окажется под ударом! — возмутился капитан первого ранга.

— Вы вообще кроме как на крейсера Камимуры по сторонам смотрите? — ехидно прозвучал вполне справедлитвый упрек старого адмирала более молодому командиру броненосца, который и правда увлекся дуэлью с японскими крейсерами и перестал следить за окружающей обстановкой, — нам корму сейчас режут и японцы, отряд во главе с "Сикисимой", и наши бородинцы с пересветами. О "Суворове" с кормы позаботится есть кому. А вот "Микаса" с "Адзумой", которые подходят с носовых румбов, выйдут прямо к нашм подранкам, если мы развернемся конечно… Похоже Тóго тоже ожидает нашего разворота, вот мы его и удивим. А удивить…

— Значит победить? — с сомнением в голосе закончил командир "Полтавы" Успенский, — но таким курсом вы сами влезем под палочку "Т" к Тóго, и он нас с носа расстреляет, а не "Суворова".

— Именно поэтому прикажите на дальномере следить за дистанцией до "Микасы". Как только будет пятьдесят кабельтовых – поворот на два румба влево, и пристрелка по нему. Потом репетим дистанцию остальному отряду, и посмотрим как там японцы починили своего флагмана… Вот спорить могу, что на кроссинг они не решатся – "Микасе" наверняка влетело так, что ни одного целого дальномера у них не осталось. Просто так флагман из боя не выходит… Пока же огонь по Камимуре на максимуме скорострельности, ну сколько может им вести, ведь с этой дистанции наши снаряды обязанны их пояса навылет прошивать! Как бы отзываясь на раздражение старого, больного адмирала ведущего, возможно, свой последний бой снаряды гвардейского "Александра Третьего" настигли наконец "Асаму" всерьез.

Но "партнёры по танцу" уже расходились на контркурсах и попаданий больше не последовало ни с одной из сторон. Крейсера Камимуры наконец-то шли на соединение с "Сикисимой" и "Асахи". Вместе эти шесть кораблей представляли уже грозную силу. они теперь были мощнее любого отдельного броненосного отряда русских. Правда и русские отряды соединялись вместе и не собирались разрозненно подставляться под удар. Их главной задачей теперь было вывести из пролива своих "подранков", потерявших значительную часть скорости: "Суворов", "Ретвизан", "Аврору" и "Светлану". До темноты было необходимо выйти из пролива и как можно дальше удалиться в открытое море, где японским миноносцам было бы значительно труднее обнаружить в темноте эскадру, чем в относительно узком проливе.

Но для начала нужно было прикрыться от более насущной опасности, от двух малоповреждённых броненосцев японцев. А удавалось это не очень… Вернее не очень удачно складывались события для прикрывающих кораблей. Сначала сбило трубу на "Орле", потом вышла из линии "Победа". "Заслонка" из русских броненосцев неумолимо таяла, а к японцам присоединялся отряд Камимуры, что увеличивало их силы более чем в два раза. К тому же на русских броненосцах практически одновременно стали замолкать башни главного калибра…

— Николай Оттович! — старший артиллерист броненосца зашёл в боевую рубку в крайне возбуждённом состоянии. — Десятидюймовых снарядов осталось по десять-двенадцать на ствол. Я приказал пока прекратить огонь главным калибром.

— Всё верно, Василий Нилович, на такой дистанции их расходовать будет неразумно. Прибережём пока… А что, в носовой тоже из одного ствола почти весь боекомплект ушёл?

— Да нет, там чуть больше запас. Но ведь там и загружалось не на два ствола…

— Ладно, бейте пока шестидюймовыми. Кстати, я смотрю, что на "Ослябе" тоже башни молчат. Наверное та же история… А японцы палят из своих башен не переставая. Обидно.

— Так у них в бою перерывы были. А мы ведь с первых минут не переставая стреляли – всегда какая-то цель была.

— Да уж… Благо нас почти не обстреливали. Но сейчас, кажется, эта лафа кончится. Мы станем самой близкой целью для врага.

"Пересвет", замыкая уходящую на север колонну русских броненосцев действительно был ближе всех к противнику и японцы не преминули сосредоточить свой огонь именно на нём.

Пара залпов нащупала дистанцию, а потом начались попадания. Ударило в корму, начались пожары на верхней палубе.

Аполлон Аполлонович Дмитриев руководил пожарной партией весьма успешно. После первых взрывов растекающееся по броненосцу пламя в течение нескольких минут забивалось из шлангов и ничего особенно опасного не допускалось. Выбыло из строя несколько матросов, поражённых осколками, но пока остальные держались молодцами. На то и бой, чтобы не без жертв, ведь шёл уже третий час сражения, а на "Пересвете" только-только пролилась первая кровь.

Снова ударило возле средней трубы и там стало разгораться по серьёзному. Вместе с расчётами, волокущими два пожарных рукава, Дмитриев бросился туда. На этот раз огонь, получив достаточно "пропитания" в виде разбитых шлюпок и катеров, долго не хотел сдаваться. К тому же поблизости рвануло ещё раз и пожар усилился. Здорово мешали обломки всё ещё продолжавшие сыпаться сверху, с повреждённых труб и мачт. Ещё пятерых унесли. Кого в лазарет, а кого и… Совсем.

При взрыве тринитрофенола даже не всё вещество успевает сдетонировать, не говоря уже о том, что при взрывном его разложении образуются сажа и угарный газ, которые могут гореть. Раскалённое "горючее" выбрасывает взрывом в стороны и оно, войдя в контакт с кислородом воздуха, вспыхивает мгновенно. Уже миновали осколки очередного разрыва, когда старшего офицера "Пересвета" настигло "вторичное" пламя. Казалось, что весь воздух вокруг вспыхнул. Огонь ударил в лицо, мгновенно обгорели ресницы и брови, занялась одежда. Кожу лица в первые секунды стало просто печь, но боль постоянно усиливалась и не особо её ослабила струя воды, которой обдали из пожарного рукава, превратившегося в факел офицера матросы пожарного расчёта. Лицо "горело" всё сильнее, глаза невозможно было раскрыть. Дмитриев упал на колени, руки инстинктивно тянулись прикрыть поражённое место, но первое же прикосновение отозвалось адской болью. Два матроса подхватили старшего офицера и повели в лазарет.

Когда Александровский, старший врач "Пересвета", увидел старшего офицера, то узнал его только по полуобгорелым погонам – всё лицо уже было покрыто волдырями ожогов.

— Шприц морфия! — немедленно скомандовал он санитару. А когда разрезав одежду, увидел грудь и руки Дмитриева, то взглянув на своего младшего врача, скорбно помотал головой. — Ещё шприц!.

— Неужели там наверху так всё плохо, братцы? — обратился он к матросам.

— Да нет, ваше благородие. Жарковато конечно, но терпимо. Другим кораблям и сильнее достаётся. А старшого неудачно выбросом огня задело. А как он?