Некоторые дома не хотят переходить на «фабричный» метод работы, стараясь сохранить ремесленнические традиции качества. Я не говорю, что Диор уходит от традиций, у него, как и везде, работают вручную (в любой мастерской всего одна швейная машинка), и он использует одну из старейшин профессии, мадам Люси, начальницу заготовительного цеха. Ей семьдесят пять лет, пятьдесят из которых она отдала профессии.

Кое-кто больше дорожит стилем старой Франции, когда Высокая мода еще не испытала американского подхода к делу.

Ланвен, к примеру, одна из столпов межвоенного периода, придерживается старых традиций. Я хорошо знаю Дом Ланвен, поскольку часто в нем работала. Моя мать одевалась у Ланвен, а витрина на углу улиц Баусси д’Англэ и предместья Сент-Оноре относится к воспоминаниям детства.

Именно из книги «Я – кутюрье» Кристиана Диора я взяла милое воспоминание: «Что касается имени Ланвен, то оно связано для меня с воспоминаниями о юных девушках в стильных платьицах, с которыми я танцевал первые фокстроты, чарльстоны и шимми. На всех балах они всегда были одеты лучше других». Сама я не могу не испытывать какой-то нежности к витым лабиринтам-лестницам, связывающим многочисленные крохотные комнатки старинного престижного особняка с закоулками, змеистыми коридорами, огромным L-образным салоном (L – эмблема Дома), «сценой», небольшим тайным салоном, предназначенным для королевских и княжеских особ и частных показов влиятельным журналистам накануне представления коллекции. Знаменитая сцена: там в окружении трех зеркал высится крохотная эстрада, похожая на небольшие театральные подмостки. Я люблю эту барочную архитектуру, несмотря на изнурительную гимнастику, на которую обречены манекенщицы в период позирования.

Кабина расположена в полуподвальном помещении рядом с салоном, а студия – на пятом этаже. Я не говорю о некоторых мастерских на седьмом этаже, где приходилось проходить примерки. Представьте себе всю эту суету! Если судить по нагрузкам, мы ежедневно по три-четыре раза взбирались на башни собора Парижской Богоматери. Господин Кастилло[230] утверждал, что нам устроили бесплатный курс похудения!

Несмотря на авангардные замыслы этого художника, Дом хранит традиции основательницы Жанны Ланвен, которые были подхвачены ее дочерью, позже ставшей графиней Мари-Бланш де Полиньяк.

Продавщицы, седоволосые и двигающиеся с достоинством светских дам, знают предместье Сен-Жермен как свои пять пальцев. Они с давних пор принимают своих клиенток, остающихся верными Дому, зная, что там трудятся самые щепетильные работницы Парижа. Здесь изнанка платья равноценна лицу, столь же законченна, столь же совершенна. Как продавщицы и клиентки, модельеры, работающие двадцать пять – тридцать лет в Доме, занимают одни и те же столы, это не мешает современной организации труда. Как у Диора – и у остальных, – есть социальная служба, медицинский кабинет. Что касается творений господина Антонио де Кастилло, он, столь же дерзновенный, как и остальные модельеры, зачастую опережает других, а одним из самых передовых бутиков управляет женщина утонченного вкуса.

Уверена, можно жить в своем времени и твердо хранить ремесленнические традиции. Я всегда немного волнуюсь, когда сталкиваюсь на лестнице для персонала со старушками в блузах, скромными и скукожившимися работницами, весталками ритуала, который поддерживается только в Париже. Это очень древний ритуал, поскольку уже в Средние века существовали модельеры, портные и аппретурщики[231] платьев, а слово «платье» относилось как к мужской, так и к женской одежде.

До XVII века мастера-портные одевали мужчин и женщин, потом пришло понятие стыда, и вмешалась конкуренция. Одержав одну из первых феминистских побед, мастерицы-портнихи добились в 1675 году указа Короля-Солнца[232], который открыл перед ними часть рынка под предлогом, «что довольно прилично и подходяще для стыдливости и скромности женщин и девушек разрешить им одеваться у лиц того же пола».

С тех пор модельеры поделили свои владения с модельершами, иногда очень известными, как Роза Бертэн[233], которая одевала Марию Антуанетту; мадам Пальмира[234], всемогущественную даму 1830 года; мадам Бодран при Луи Филиппе; мадемуазель Фовер[235] и прочими. До 1850 года в Париже насчитывалось сто пятьдесят восемь модельеров и модельерш.

Однако истинным основателем нашей современной Высокой моды считается Чарльз-Фредерик Ворт, сын клерка лондонского нотариуса, бежавший из Англии от суда писцов, чтобы поступить в 1846 году приказчиком в Дом моды Gagelin, владельцу крупного парижского Дома шелков и новинок. Обосновавшись в Париже, предприимчивый Чарльз-Фредерик начал с того, что женился на дочери хозяина и стал генератором идей. Почему бы не шить платья самим, вместо продажи тканей для пошива платьев? Проект пришелся по душе господину Гагелену, и Ворт пустился в авантюру, но вскоре, будучи слишком независимым, чтобы работать под надзором, обосновался за свой счет по адресу: дом 7 на улице де ла Пэ, основав первый настоящий Дом моды. Уже прошло почти сто лет, ибо событие состоялось в 1857 году.

Одна гениальная находка следовала за другой. Вместо изготовления туалетов по заказам клиенток, он придумал ансамбль платьев и выставил их на продажу. Ворт создал первую коллекцию. Вместо того чтобы демонстрировать их в уменьшенном виде на небольших деревянных куклах или использовать манекены из лозы, как это делалось издавна, он изготовил их по меркам своей жены, которая представляла в салонах и даже на бегах в Буа, Довилле, в Опере. Она стала первой манекенщицей.