Хватают снизу.

Восемь ступенек вверх. Еще четыре.

Дверь направо.

Теперь я умерла, и они найдут все, что я прятала.

Твои портреты, склеенные скотчем.

Извращенка, – скажут обо мне. Вся в мать.

И еще кое-что.

Первый предмет попался случайно, когда я, ползая на четвереньках, отмывала комнату.

Белый, как кусочек сахара на полу. Молочный зуб.

Я положила его в карман.

Потом я всегда искала, высматривала. Кусочек, остаток, клочок одежды.

Хоть что-нибудь, на память о каждом. Как одержимая. И вынесла контрабандой в своей сумке в ночь твоего ареста.

Зачем я хранила это?

Ответ один: так я заботилась о них.

Джайден. Бен. Оливия. Стюарт. Киан. Алекс. Сара. Макс. Дэниел.

Девять маленьких крошек, я им хотела помочь.

Ты не знала об этом.

Никто не знал.

Трубки.

Во мне.

Лампы.

Надо мной.

Горло пересохло, перехвачено. Иголка на сгибе моей руки, в виде бабочки. Влага на моем лице, маленькие ручейки. Слезы. Я не хочу плакать, нет смысла. Чувствую. Страх. Чего бояться. Нечего бояться. Всего боюсь.

Есть тут кто-нибудь?

Холодные руки касаются моей кожи. Подталкивают. Поворачивают. Поднимают пальцами веки. Резь от света, фонарик, похожий на авторучку, целится в мои зрачки. Чей-то голос с акцентом рассказывает про девочку-подростка, приняла большую дозу таблеток, сделано промывание желудка. Попытка самоубийства. Повезло.

И ты так всегда говорила.

Язык чисел и букв, крови и предметов. Предметов и крови. Обсуждение. Белый халат, планшет в руках, смотрит в график. Молчание.

Нарастание седативного эффекта, говорит белый халат.

Отключаюсь снова.

Когда опять прихожу в себя, рядом сидит Майк. Воздуха сердцу не хватает, легкие сдулись. Он вскакивает, сгибается пополам надо мной. Я не могу говорить, потеряла голос. И не только голос. Я сжимаю его руку, он смотрит на меня.

– Милли, ты очнулась. Слава богу, ты очнулась.

Пытаюсь ответить, попросить прощения за то, что он не справился со мной, я ненавижу себя, я чудовище внутри.

– Молчи, тебе нужен покой, – говорит он.

Он протягивает руку, нажимает кнопку у меня над головой. У меня в глазах мелькают вопросы, он их читает, рассказывает мне историю. Про меня.

– Ты приняла огромную дозу таблеток. Когда ты не вышла к завтраку, я поднялся за тобой, дверь в ванную была заперта, нам пришлось ее сломать. Тебе сделали промывание желудка, сейчас сказывается действие седативных препаратов, еще какое-то время все будет как в тумане, но ты поправишься.

Дверь в палату приоткрывается, я пытаюсь сфокусировать взгляд, по белокурым волосам догадываюсь, кто это.

– Она очнулась?

– Да, еще под действием таблеток, но в сознании.

Саския не подходит к кровати, стоит поодаль, но говорит – я рада, позвать кого-нибудь?

– Я уже позвал, медсестра будет через минуту. Все в порядке, Милли?

Я киваю, но не уверена, долго ли продержусь. Веки тяжелые. Майк превращается в точку. Расплывается. Палата как лодка во время качки. Морская болезнь. Тень, огромная и блестящая, это кит проплывает подо мной, приближается, разевает пасть. Я заглядываю в нее. Ошибка. Я совершила много ошибок. Они смотрят на меня, их лица искажены, руки тянутся ко мне. Ныряю из своей лодки, хочу спасти их. Раздается голос: «Нет». Я никогда не слышала его раньше, но думаю, что это бог, тот самый, в которого я не верю. Он смеется. Жестоко и безжалостно. На море поднимается шторм, мне не добраться до них. Девять, если сосчитать. Они опустили головы, они знают, что их ждет, кит захлопывает пасть, исчезает в глубине. Я возвращаюсь в белизну, в палату, в слишком яркий свет. Медсестра разговаривает с Майком и Саскией, говорит – пройдемте со мной, здесь Джун. Я открываю глаза в следующий раз и вижу Фиби. Неужели это она? Улыбнись в камеру, паскуда. Нет, пожалуйста, не надо, – шепчу я каким-то чужим голосом. Поздно. Вспышка фотокамеры. Ты точная копия своей матери. Я закрываю глаза, но сразу же открываю, однако ее уже нет, да и не было, это причуды моего мозга.

На стене висит телевизор, он работает, но звук выключен, внизу экрана бегут субтитры. Сообщают о затонувшем пароме, и вдруг на секунду мелькает твое лицо. Прибор слева от меня, который до этого сонно гудел, просыпается, он подключен к моему сердцу, регистрирует реакцию на тебя. Я пытаюсь замедлить дыхание, но пиканье становится все громче и чаще, я закрываю глаза, утащите меня отсюда, пожалуйста. Снова смотрю на экран, новости закончились, если это были они, показывают телеигру, участники составляют слова из букв.

Я пытаюсь сесть, но в руках нет сил ни капли. Разговор между Джун, Саскией и Майком. Как быть со мной? Новая семья теперь не пожелает брать меня. Они скажут – мы не уверены, что хотим видеть такого человека в своем доме, не лучше ли ее оставить там, где она сейчас? Да, конечно, я это понимаю сейчас. Я хочу остаться. Места хватит нам обеим, и Фиби, и мне. Пожалуйста.

Поворачиваю голову к телевизору, твое лицо во весь экран. Под ним только одна строчка, мигает. Большими буквами.

Ты киваешь и улыбаешься, говоришь, что идешь за мной. Слышу чей-то пронзительный крик и понимаю, что кричу я. Я бьюсь в кровати, бабочка слетает с моей руки, все трубки и провода вылетают тоже. Прибор, который следит за моим сердцем, издает сигнал тревоги, такой низкий непрерывный гудок, провода отвалились, он больше не улавливает ударов сердца. Сердца нет. Не может. Обнаружить. Мое сердце. Вбегает доктор, успокойся, успокойся, говорит он, прижимает меня за плечи к кровати. Майк и Саския входят в комнату следом. Доктор кричит кому-то – принесите оланзапин[19], пять миллиграммов внутримышечно.

– Она идет за мной, – слышу я свой голос.

– Никто не идет за тобой, Милли. Все хорошо.

Девять маленьких крошек смотрят на меня из угла палаты, головы опущены, в глазах слезы, рты полуоткрыты.

Белый халат.

Игла.

Сон.

Меня переводят из терапевтического отделения в подростковое психиатрическое. Это ненадолго, объясняет Майк, просто небольшое обследование, чтобы скорректировать назначение медикаментов. На недельку, не больше. Он отводит глаза, когда упоминает про медикаменты, ведь это его упущение. Сыт по горло этими проблемами, думает он.