Я махнул рукой, и ребята взялись за лопаты. Сэм, Стив, Филипп, Анри — все копали, потея под палящим солнцем. Даже я ткнул лопатой в землю, пока не устал от жары. Команда ворчала, но слушалась, хотя никто из них до сих пор не знал, что именно мы ищем. Филипп с Анри пыхтели от возбуждения, но к вечеру энтузиазм начал таять. Мы провозились весь день, перекопали полянку вдоль и поперек, но ничего — ни сундука, ни золота, ни даже ржавого гвоздя. Только камни да корни.

Я вытер пот со лба, глядя на уставших людей. Солнце садилось, окрашивая небо в багровый, и я понял, что дальше копать нет смысла.

— Хватит, — рявкнул я, втыкая лопату в землю. — Разбиваем лагерь. Ночь переждем, а завтра решим, что дальше.

Команда загудела, раскладывая одеяла и разводя костер. Несколько пиратов сбегали на корабли и притащили два больших навеса, сообразив тенек от утреннего солнца. Филипп плюхнулся на камень, вытирая лицо рукавом, и буркнул что-то про «пустую затею». Анри молчал, а Маргарет, вся красная от солнца и злости, скрестила руки.

— Я не останусь здесь, — заявила она, ткнув пальцем в сторону шлюпки. — Спать на земле с комарами? Нет уж. Я возвращаюсь на корабль. Там хоть каюта есть.

— Как изволите, леди, — пожал я плечами. — Сэм, проводи леди до корабля. И дуй потом обратно.

Марго фыркнула, но ушла, а Сэм потрусил за ней. Я смотрел ей вслед и думал: может, и к лучшему, что она свалила. Меньше нытья. А у меня в голове уже крутилась идея. Пока все укладывались, я присел у костра, глядя в огонь. Пират Джим, тот, что погиб на обломке мачты, сказал перед смертью: «В глазах святого Бернара». «В», а не «на» или просто «глаза». Может, я все не так понял? Может, он имел в виду «внутри»? Бред, конечно, но что, если сокровища не просто зарыты, а спрятаны где-то глубже — в пещере, под землей? Карта ведь не давала точной глубины, только место. Я хмыкнул. Почему бы не проверить? Если есть вход, я его найду.

Ночь прошла неспокойно — я ворочался на одеяле, слушая храп Стива и шорох ветра в зарослях. С первыми лучами солнца, когда небо только начало сереть, я встал. Команда еще дрыхла, костер тлел, а я, тихо ступая, пошел проверять свое предположение. Карту я помнил наизусть — каждый изгиб, каждый крестик. Если «глаз» — это полянка, то «переносица» сенбернара должна быть чуть западнее, где скалы поднимались над водой. Переносица — это ближайший берег, поэтому я там и хотел посмотреть. Я двинулся туда, шагая вдоль берега. Вода в заливе была чистейшая, как стекло, и под утренними лучами солнца, что только-только вылезли из-за горизонта, она заиграла золотом. Мне повезло — свет падал под таким углом, что скалы отражались в воде, и я заметил темное пятно. Под водой, у основания одной из скал, что-то чернело — не то тень, не то дыра.

Я не сразу это заметил, раза два-три мимо проходил. Искал пещеру, но не нашел.

Сердце заколотилось. Я скинул куртку, разулся и нырнул. Вода обожгла холодом, но я поплыл вниз, к пятну. И точно — это был вход в пещеру, узкий, но вполне проходимый. Каменные края обросли водорослями, а внутри было темно, как в трюме без фонаря. Я вынырнул, хватая воздух, и ухмыльнулся. Вот оно. Надо было подготовиться.

Вернувшись к лагерю, я двигался тихо — все еще спали, даже Филипп, свернувшись калачиком у остывшего костра. Я порылся в наших припасах, нашел пару факелов, кресало и кусок парусины. Обмотал факелы тканью, чтобы не намокли, и сунул кресало туда же. Потом вернулся к берегу, к тому месту у «переносицы». Никто не проснулся — отлично. Я снова нырнул, сжимая сверток с факелами в одной руке. Вода сомкнулась над головой, я проплыл через узкий вход, чувствуя, как камни цепляют плечи, и вынырнул внутри.

Темнота была густой, как смола, но я выбрался на каменный выступ, стряхнул воду с рук и развернул парусину. Факелы остались сухими — повезло. Я чиркнул кресалом, искры полетели. Через пару секунд пламя затрещало, разгоняя мрак. Пещера открылась передо мной — низкая, сырая, с неровными стенами, блестящими от влаги.

Я поднял факел повыше, и тени заплясали вокруг меня. Вперед уходил узкий проход. Я хмыкнул. Я был прав — «в глазах святого Бернара» значило «внутри». И я, похоже, нашел это «внутри». Теперь осталось понять, что там дальше. Шагнув в проход, я чувствовал, как пульс стучит в висках. Один, с факелом в руке, я шел за сокровищами Дрейка. И будь я проклят, если вернусь с пустыми руками.

Я шел по туннелям с факелом в руке, и пламя отбрасывало длинные тени на влажные стены пещеры. Проход был узким, низким — пару раз я цеплялся головой за выступы, чертыхаясь про себя. Воздух пах сыростью, а под ногами хрустел мелкий гравий вперемешку с песком. Туннель вился, как змея, то сужаясь так, что я протискивался боком, то расширяясь в небольшие каверны, где эхо шагов гудело, как в пустом трюме.

Факел трещал, смола капала на камни, и я шел дальше, пока туннель не вывел меня в большую пещеру. Я остановился, подняв свет повыше, и замер. Передо мной стояла статуя. Не золото, не сундук, а каменная фигура, грубо высеченная, но явно кем-то сделанная. Это был наверное святой Бернар — не собака, а человек, монах в длинной рясе с капюшоном, что свисал на лицо. В руках он держал посох, а у ног лежала большая собака — сенбернар, вырезанный так, будто он спит, положив морду на лапы. Статуя была старая, потемневшая от времени, с трещинами на камне, но глаза монаха выделялись — два круглых углубления, словно кто-то нарочно их выдолбил. Они смотрели прямо на меня, и я хмыкнул. «В глазах святого Бернара». Вот оно. Как-то даже просто все это. Или это из-за того, что я акцентирую внимание на эти «глаза».

Я подошел ближе. Факел осветил статую, и я заметил, что глаза монаха не просто углубления — они были чуть выпуклыми, как кнопки, и отличались по цвету от остального камня. Интуиция, что не раз спасала мне шкуру в операционных и на пиратских палубах, подсказала: это не случайность. Я протянул руку, коснулся одного «глаза» — холодный, гладкий. Надавил. Ничего. Тогда я нажал сильнее, одновременно на