Глава 21

Мамору опустил меч и повел плечами, прислушиваясь к своим ощущением. Давно он не чувствовал себя настолько слабым и давно так не радовался, когда постепенно, день за днем к нему возвращались силы. Ему говорили поберечь себя и не браться за оружие еще неделю, но он уже и так непозволительно долго пролежал на футоне без сознания.

И отправил вместо себя на разведку женщину. Жену.

От которой не получил ни одной вести со дня, как небольшой отряд покинул лагерь.

Странно, но с тех пор, как они объявили, что в скором времени армия выдвинется обратно в Империю, ничего особенно не переменилось. Мысленно Мамору готовился столкнуться с возмущением. С недовольствами и бунтом. Но таких почти не оказалось. Выходит, были правы все те, кто говорили ему, что самураи шли за ним. Не за Императором, не за высшим благом.

За ним. И умирали тоже ради него.

И собирались сделать это вновь.

Немало времени он проводил теперь с ними. Каждый вечер подходил к новому костру, сидел среди воинов, слушал их беседы, отвечал на вопросы, что-то говорил сам. Его редко спрашивали о том, что их ждет — с этим все было ясно, их ждала война. То, какой мир будет после, тоже никогда не обсуждали. Как и то, что делать с армией Сёдзан. Нет, они вели разговоры о мелочах: о цветении сакуры в солнечный день, о рисовых полях, которые следовало засеять, об оставленных семьях, женах и детях. О том, как хочется летом попасть на ежегодные празднества, посмотреть на огненное представление с факелами, воочию увидеть богатое убранство императорского дворца.

Кому-то нужно было выдавать замуж дочь, кто-то подыскивал невесту сыну. У кого-то родились дети в далеком доме, кто-то не успел предать огню родителей.

Мамору любил эти разговоры. Простые, обыденные разговоры, которые, на самом деле, были важнее всего остального, потому что на войне никогда не говорили о самой войне.

— Господин? — один из самураев, с которыми он практиковался, привлек его внимание.

Вынырнув из своих размышлений, Мамору кивнул ему.

— Достаточно на сегодня, — сказал он, взглянув на свой меч.

В мышцах на руках и спине чувствовалась приятная усталость. Рану тянуло, но не так сильно, и к этой боли он давно уже привык. Он вернул катану в ножны и поспешил натянуть рубашку на распаренное тело.

Он застегивал куртку, когда его внимание привлек взбудораженный шум в дальнем конце лагеря. И вскоре его отыскали самураи.

— Господин! Вернулся Такахиро!

— Один? — Мамору нахмурился и поднял взгляд.

— Да...

Полководец Осака, оправившийся от ран, уже был на месте, когда Мамору достиг окраины лагеря. Впереди он видел несколько движущихся точек: Такахиро встречали дозорные.

— Он возвращается один, — напряженно произнес полководец, не отводя взгляда от горизонта.

Мамору пожал плечами. Конечно, в голову лезли лишь дурные мысли. Но делиться ими с окружающими он не намеревался.

За их с Осакой спинами постепенно собирались самураи, и к моменту, как Такахиро соскочил на землю, выросла уже большая толпа.

Мамору внимательно вглядывался в лицо своего самурая, словно пытался угадать, какие вести он привез с собой. Что-то случилось, это было понятно и без слов. Но дурное ли? И если да, то насколько?..

— Господин, — Такахиро, остановившись от него в нескольких шагах, опустился на одно колено и вскинул руки в традиционном приветствии.

Он выглядел уставшим. Провел в пути несколько дней и почти не останавливался, лишь на короткие ночлеги. Он очень спешил.

— Встань, — Мамору кивнул ему, пока вокруг них сдержанно гомонила толпа. — Что произошло? Почему не вернулись остальные?

Такахиро вдруг покачнулся и, если бы не помощь другого самурая, который успел подставить плечо, он непременно бы упал.

— Госпожа Талила в добром здравии, — произнес он заплетающимся языком.

— Идем к костру, — окинув его взглядом, Мамору поджал губы. — Отдохнешь и расскажешь.

— Я не могу... нет времени, господин, — собрав в кулак остатки сил, Такахиро покачал головой. — Вас ищут в Империи, провозгласили государственным преступником... и госпожа Талила... она использовала свои силы… все теперь знают, кто она...

Он все-таки упал. Договорил и молча рухнул прямо там, где стоял. К нему кинулись, но только чтобы поднять с утоптанного снега.

— Что он сказал? — спросил полководец Осака с перекошенным лицом. — Госпожа Талила выдала себя?

— Следи за словами, — сквозь зубы бросил ему Мамору. — Он не сказал "выдала". Использовала свои силы... Отнесите его к огню! Напоите горячим, — прервавшись, велел он самураям, которые укладывали Такахиро на чей-то плащ.

— Да, господин, — нестройно долетело до него в ответ.

Следующие четверть часа тянулись для Мамору бесконечно. Никогда прежде он так не маялся в ожидании. Конечно же, слова Такахиро взбудоражили всех. И мгновенно разлетелись по лагерю, он даже не стал пытаться как-то пресекать разговоры. Не было смысла, люди все равно будут обсуждать.

Что случилось? Почему Талила обратилась к своим силам? Где это произошло? В гарнизоне, что стоял у реки, или в ином месте? Как далеко вглубь Империи они успели забраться?.. Эти и еще десятки вопросов терзали его, но пришлось подождать, пока Такахиро не придет в себя, отогревшись возле огня, и не сможет говорить.

Самурай выглядел смущенным и очень, очень бледным, когда Мамору подошел к костру. И тотчас принялся извиняться, но он лишь коротко мотнул головой, пресекая эти попытки на корню.

— Тебе не за что просить прощения, — сказал Мамору, усевшись на поваленное бревно.

Полководец Осака, сопровождавший своего господина тенью, опустился рядом с ним.

— Мы заехали в город... — набрав в грудь побольше воздуха, Такахиро завел свой рассказ.

Когда он договорил, у костра сделалось очень-очень тихо. Лишь потрескивали в огне бревна, и где-то вдали скрипел под шагами снег.

— Где вы расстались? — спросил Мамору деревянным голосом, всматриваясь в танцующие языки пламени.

— Недалеко от города. Госпожа Талила собиралась отправиться в гарнизон у реки.

Мамору скривил губы. Значит, его венценосный брат не стал ждать и давно сделал первый ход. Объявил его с женой государственными изменниками, назначил награду за их головы, собирал армию и созывал тех, кто остался ему верен...

Он медленно выдохнул, обводя взглядом заснеженную равнину. Слишком долго они оставались здесь, скованные снегом и необходимостью затаиться. Слишком долго он позволял брату