который находится здесь только потому, что хорошо считает? Как бы то ни было, за связь со мной тебя будет ждать наказание. Но, если ты поможешь мне, я найду способ ответить тебе благодарностью.

Ни одно из произнесенных слов, строго говоря, не было правдой. Не было у Гесты людей, готовых вступиться. Да и то, что Драгомир встанет на ее сторону, вызывало очень большие сомнения. И уж тем более жестокость возможного наказания. Думается, постылой женой князь не очень-то дорожил. Однако уверенность, с которой Геста все это рассказала, похоже, произвела на Квохара должное впечатление. Теперь в его глазах не было ни капли насмешки или пренебрежения.

Казначей отвернулся к окну, обдумывая услышанное.

– Что ж, – вздохнул он, помолчав, – я постараюсь что-нибудь выяснить, моя дорогая.

Квохар немного помедлил, окидывая Гесту последним задумчивым взглядом, прохладно кивнул на прощание и вышел из комнаты. Теперь осталось только дождаться плодов его сомнений и страха.

Еще раз оглядев свое платье, Геста едва смогла собрать его воедино и кое-как закрепить тесьмой. Хорошо, что можно прикрыться плащом, иначе стыда не оберешься. Нужно было бы оставить одежду как доказательство на случай, если Квохар начнет упрямиться. Да и попробовать заручиться поддержкой людей, которые могли бы при необходимости стать ее видоками.

Геста еще некоторое время побыла в комнате, размышляя над разговором с Квохаром, а затем покинула постоялый двор через ту же заднюю дверь. Проталкиваясь меж горожан, она шла, кутаясь в плащ, хоть было совсем не холодно, и пыталась справиться со все сильнее охватывающей ее тревогой. Еще пару мгновений назад Геста гордилась тем, как все обернула в свою пользу. Но стоило ли связываться с такими нечистыми делами и лезть, куда не просят? И что грозит ей, если Драгомир узнает обо всем? Погрузившись в свои мысли, Геста едва не забыла забрать кобылу с коновязи. Пришлось возвращаться, а затем спешно, распугивая зазевавшихся людей, мчаться к Торгу.

Тора ждала в условленном месте. Она оглядела Гесту с тоскливой обреченностью в глазах и тяжко вздохнула. В полнейшем молчании, с бесполезными покупками, погруженными в небольшую повозку, они вернулись в детинец.

Солнце уже поползло к закату по прояснившему к вечеру небу и теперь бросало на пол комнаты яркие пятна света. Геста переодела платье, а разорванное зашвырнула далеко в сундук.

– Ничем хорошим это не закончится, девочка, – Тора, которая уже успела снова взяться за вязание, с укором проводила бесформенный кусок атласа взглядом. – Зря ты затеяла игру, в которой не сможешь победить.

– Я затеяла ее еще дома, – мрачно отозвалась Геста. – Три лета назад, когда полюбила Драгомира. Я пожертвовала всем ради него. Всем! Своей молодостью, своим положением… своим ребенком. Я заслужила уважения, Тора, заслужила любви и почтения! И не позволю какой-то мимо проходящей девице отобрать у меня Драгомира!

– Млада не собирается отбирать у тебя Драгомира, – возразила Тора, сразу смекнув, о ком она говорит. – Она так же далека от него, как и любая другая девица в этом доме. Она ему не чета, и князь прекрасно это понимает, даже если и… посматривает на нее. Не выдумывай того, чего нет на самом деле, прошу тебя.

– Расскажи Драгомиру об этом! Думаешь, я не слыхала о том, как правители оставляют жен и заменяют их кем попало – даже служанками. Чего далеко ходить: и отец Драгомира… – Геста раздосадованно пнула ножку увесистого кресла. То вяло громыхнуло, а ступню тут же словно пронзило колом. Нянька обеспокоенно вскочила с места, когда Геста зашипела от боли и злости. Нога, по счастью, осталась цела.

– Ревность сведет тебя с ума, – служанка покачала головой, снова усаживаясь. – Ты не сможешь оградить Драгомира от всех женщин в этом мире. Если ты не родишь ему дитя, рано или поздно он возьмет вторую жену. Возможно, нам давно уже следовало вернуться домой. Мы еще можем это сделать. Избежать унижения.

Геста взглянула на нее, как на безумную, и попятилась, повторяя:

– Нет… нет… Я не могу вернуться домой. Я не хочу! Мое место здесь, и у меня уже нет другого выбора, кроме как бороться за Драгомира. Я не девица более и бесплодна – кому я нужна там, на Клипбьерне?

Этот разговор повторялся не единожды, и каждый раз Геста гнала от себя заманчивую мысль о возвращении домой. Да только там ее уже и правда никто не ждал.

Она опустилась в кресло и, оперевшись на подлокотник, закрыла лицо руками.

И словно увидела перед собой Драгомира – мужчину, которого желала больше всех, когда-либо встреченных. Нет… когда-то еще был Сигнар, младший брат Хальвдана. Но любовь к молодому верегскому воину казалась теперь глупым детским чувством, которое растворилось в лучах величия кириятского князя, стоило лишь снова взглянуть на него после двух лет разлуки. И ребенка, что Геста тогда уже три луны носила под сердцем, ей не было жаль.

Вот только Хальвдан узнал, что она была тяжела и извела дитя в своем чреве. Сгоряча об этом ему рассказала Тора, решив, что разумный мужчина, который в те времена уже несколько лет величал Гесту сестрой, сможет отговорить ее от новых глупостей. Но тот почему-то не стал. И молчал о своем знании вот уже столько зим. Геста видела, что терпение воеводы на исходе, и он в любой момент расскажет обо всем князю.

Она рассчитывала, что сразу по приезде станет княгиней. Тем более, если родит ему дитя – ведь все остальное станет неважно. Но, знать, богиня Ньегге покарала Гесту за убийство бесплодием. Попытки исправить это не привели ни к чему: даже снадобья Лерха были бесполезны. Все последнее время Геста лелеяла мечту о том, чтобы поехать к миртам и попросить их милости, заплатить любые деньги, если нужно. Но боялась, что это еще больше отдалит от нее Драгомира. А теперь и вовсе не хотела оставлять его без присмотра, когда рядом ходит эта девица, которая привлекает столько взглядов.

Нет, она не допустит! Она доведет дело до конца, испробует все, что только можно, лишь бы добиться своего. Слишком многое ей довелось пережить, чтобы сейчас отступиться.

Глава 12

Солнце только-только приподняло верхний край над покрытой искристой изморозью стеной детинца. Сонные лучи упали на ослепительно-белые от снега крыши ристалищ и дружинных изб, нутро которых еще не содрогнулось от гомона и топота проснувшихся кметей. Хальвдан, закончив разминку, как и был, босиком, дошел до колодца, зачерпнул горсть свежего, еще не прибитого последним осенним теплом снега и, задержав дыхание, резкими движениями растер по груди