— Да, вот еще, — оживилась Алька, — помнишь, ты мне про убийство старика-партизана рассказывал?

— Помню, — насторожился Виктор.

— Я тут узнала, что он интервью давал накануне 9 Мая.

— И что с того?

— А то, что не все, что он рассказал, вошло в статью, в том числе и про Апостолов.

— А тебе-то что? Это тебе Островский задание дал? — с недовольством в голосе спросил Виктор.

— Нет, что ты. Он блюдет тайну следствия, и из него слова лишнего не вытащишь. Это моя инициатива. Вадим ничего не знает.

— Не знает, так узнает. Думаешь, Островский эту нитку не дернул? Наверняка уже все проверил и перепроверил. Недаром он у начальства на хорошем счету. Его обычно на самые серьезные дела ставят, умеет, тут ничего не скажешь. Мозги на месте. Я слышал, что еще ни разу не накосячил. Но тут, насколько мне известно, у него с этим делом затык. Гриша ему тоже удружил, ляпнул зачем-то о своих подозрениях, а старика взяли, да и порешили. Вот начальство его и прессует, а у Островского самолюбие играет.

— Догадываюсь, — улыбнулась Алька.

— Ты бы в эти дела нос не совала. Убийца-то на свободе пока. И кто знает, что у него там в голове.

— Это точно, — впервые за все время их разговора согласилась она. — Однако это поинтереснее будет, чем жалобы стариковские разбирать в исполкоме. Вот настоящая практика.

— Послушай моего совета, не лезь. Как-нибудь без тебя разберутся.

— Я и не лезу, — зло бросила Алька. — Наблюдаю со стороны и делаю выводы. А, кроме того, может, мне помочь Вадиму хочется.

На улицу выглянула жена Виктора.

— Идите чай пить, — позвала она. — Что вы там секретничаете?

— Алевтина местными нравами интересуется, — с улыбкой пояс-нил Виктор. — Надо помочь человеку.

— Нравы у нас простые, — заметила Наталья. — Не то, что в столице. Там своя психология, а здесь своя.

За чаем Виктор спросил, правда ли, что она пообещала написать портрет Григория.

— Правда, — подтвердила Алька. — Хочет, чтобы я изобразила его шляхтичем.

— Бери выше. Не просто шляхтичем, а самим князем. Он тебе верно репродукцию с портрета Доминика показывал?

— Показывал, — призналась она.

— У него с ним мистическая связь, — давясь от смеха, пояснил Виктор. — После того, как его в тоннеле присыпало, он помешался на Радзивиллах и особенно на этом Доминике. Втемяшилось ему в голову, что якобы и в нем есть кровь князей. Бред, конечно. А то мы своей родословной не знаем.

— Как глубоко? — поинтересовалась Алька, которой самой было интересно услышать что-нибудь новенькое о своих предках.

— Как глубоко знаем? — переспросил Виктор.

— Ага.

— До прадедов — точно, а что и кто до них — неизвестно.

— Ну, вот видишь!

— Что видишь? Слухи одни и сплетни, а документов нет. Гриша вон все архивы уже перерыл и даже до Ватикана добрался. Не знаю, что ему там ответили, только смешно все это. Неужели он думает, что Радзивиллы признают его?

— Признают, не признают — это еще неизвестно, а то, что он хочет докопаться до истины — хорошо.

— Он уже докопался, — произнес Виктор с иронией в голосе. — Еле спасли копателя. Повезло ему, что рядом люди были.

— Между прочим, — вспомнила Алька, — я тут в интернете про этого Доминика почитала. Интересная личность.

— Интересная, — согласился Виктор. — Мало таких у нас.

— Это почему?

— Так сложилось, да и не всем это нужно. На других примерах воспитаны.

— На каких?

— Вот возьмем, например, Суворова, — продолжал он, поглядывая на часы. — Музей вон в Кобрине, честь да почет. А знаешь ли ты, чем Александр Васильевич отличился?

— Через Альпы перешел, — вспомнила Алька школьный курс истории.

— Перешел, но до этого дел тут натворил.

— Где тут?

— В Беларуси.

— Расскажи, — потребовала она.

— Извини, не сегодня. Мне завтра в шесть надо быть на объекте.

* * *

Обыск в доме Франца Куцего, как и предполагал Островский, ничего не дал, если, конечно, не считать результатом обнаруженный на чердаке ржавый пистолет ТТ в нерабочем состоянии, судя по всему, пролежавший там не один десяток лет.

«А ведь почерк-то знакомый, — думал Вадим, далеко за полночь сидя у себя в кабинете перед открытым делом Куцего. — Удар характерный. Точно так же был убит старик Юркевский. Сразу видно — одна рука. Значит, кто-то убирает свидетелей и не факт еще, что этот — последний. Теперь начальство с меня не слезет, пока я не приволоку им на веревке убийцу. Душу вынут. Да и отпуск накрылся медным тазом. — Он раскурил последнюю сигарету, чувствуя, как накатывает досада. — Пора, наверно, дернуть нашего шептуна. Не надо было давать ему пустых обещаний, пока не разобрался, что он там выторговывал. Интересно, зачем он приходил к Францу накануне покушения? Какие у них там могут быть дела? Темнит Гриша что-то, определенно темнит. Переменился вдруг, стал говорить загадками, в Минск зачем-то мотался… Не дожал я его тогда, а теперь это будет сложнее сделать. Однако выхода нет, надо как-то попытаться его осторожно расколоть, бережно, без лишнего нажима, чтобы у него в голове снова что-нибудь не перемкнуло. Если он не заговорит, придется мне упираться еще черт знает сколько времени. Завтра — Вадим посмотрел на часы, — нет, уже сегодня, — поправил он себя, — эти два дела объединят в одно, и у меня на руках вместе с трупом окажется невменяемый пострадавший, который, если и заговорит, то неизвестно еще что скажет. Как тут не крути, а Григорий, получается, — моя единственная зацепка. Мой единственный и самый главный шанс».

Он встал и прошелся от стола к окну и обратно.

А что если попросить Виктора, чтобы он с ним переговорил, объяснил этому чудаку, что дело серьезное и лучше бы ему проявить инициативу и добровольно помочь следствию. Виктор — мужик крепкий, правильный, осторожный. Ему долго объяснять не придется. Как только почует, куда все клонится, сразу же смекнет, что лучше тихонько это дело разрулить, без лишней огласки. Зачем им в семье такая история?

Вадим закрыл окно, предварительно метнув в ночь окурок, погасил лампу и уже собирался выйти из кабинета, как вдруг остановился на пороге пораженный догадкой. Как же это я сразу не догадался. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Ведь все ж одно к одному, все факты как на ладони передо мной, а я тут мечусь в раздумьях.

5 июня 1942 г. Лесная дорога в 30 км от Несвижа

— Ну вот, дружище, а вы переживали, все складывается, как нельзя лучше, — высказал свое мнение по дороге домой Штольберг, — через два дня посылка будет доставлена вашей тетушке Герде под Мюнхен. Останется только дождаться окончания войны и начать жить в свое удовольствие. Вы пригласите меня в гости похвастаться удачными капиталовложениями или просто погреть кости у камина, вспоминая все эти наши несвижские приключения?