– Странный вы человек, принц, – сказал Колобриоль. – Вот я. Потерял любимую девушку, причём дважды, и хоть бы что.

– Постой, ты говоришь о Светлине?

– Однажды она уговорила моего лучшего друга убить меня, и он-таки меня убил! – засмеялся Метьер, – а я за это хотел подарил ей скатерть-сластёнку, помнишь? Жаль отобрали на границе. А потом Светлину сожгли вместе с другими артистами живьём. Это сделал Ангор Живодёр.

– И Суок, и Ревтута…

– Даже Закуся с братом Пупсом, он-то вообще не при чём. Хотя циркачи-то какое преступление совершили? И вот, я хочу сказать, что я человек легкомысленный, а ты глубокий… Не поможет ли мне этот глубокомысленный человек почистить зайцев? – закончил он неожиданно. Но посмотрел на сидящего возле покойницы пожилого принца, почти короля, и быстро вышел. И тут же вернулся и упал на колени.

– Ты всю жизнь, всю жизнь искал её, а я… что сделал я?! – и он заплакал. – Простите меня, принц, что я опять называю вас на «ты».

Алекс быстро поднялся и крепко облобызал своего старого молодого друга:

– Отныне всегда говори мне «ты», кроме, конечно, особых, приличествующих этикету случаев.

…Зайцев, зажаренных Метьером, сметелили Метьер и лекарь. У Гистриона не было аппетита, а Жалобу не досталось, кроме косточек, ничего. К ночи из деревни прибыла старушонка, подготовила Кэт в дальний путь. А Колобриоль ещё пару раз ходил за зайцами: «И на дорожку!»

Рано утром следующего дня, Жадоб, или Жалоб, неслышно подошёл, когда они поставили гроб на сани и хотели накрывать крышкой. Волк подошёл и с недоумением стал смотреть на женщину, неподвижно лежащую в ящике. Казалось, он начинает сердиться, последствия могли быть ужасны.

– Понимаешь, Жадоб, Мэг изначально была такой, но злой колдун превратил её… в то, что ты любил, и теперь она снова, она опять… – Алексу казалось, что говорил он складно, но получалось сбивчиво. Волк начал глухо рычать. – Её душа улетела на небо, – говорил Алекс, глядя прямо в страшные зелёные глаза, и наконец ему надоело лебезить перед какой-то зверюгой.

– Она осталась такой же доброй, как была на земле. А внешность… дело не в ней. Короче, волк, ты повезёшь её и нас к её последнему приюту. Если конечно хочешь, – добавил он, сам не зная, для чего.

– Я не потому злюсь, – вдруг тихо сказал волк. – Я злюсь потому, что она лежит в так дурно сколоченном ящике. Э-эх, принц, ничему ты за столько лет не научился!

Метьер на волчьи речи не прореагировал никак, помня поездку на туманный остров. Алекс же упал на попу и сидел некоторое время, открыв рот. Жадоб явно всё понимал, но заговорил в первый раз. И в последний, кстати.

Ехали так. В сани впряжён Жалоб-Жадоб. Вместо возницы Метьер. За ним стоит гроб. У гроба Одар. Лекарь соскочил возле дома. Тут ехать-то было три дня пути. Гистрион специально подыскал избушку поближе к родным местам: мало ли чего! И если б он был сейчас в другом состоянии, то заметил бы, что Колобриоль достаточно хорошо знает путь, и всячески старается это от принца скрыть. Но потерпим, читатель, скоро всё прояснится.

Ехали только днём, потому что ночью избалованный волк привык спать. Он как-то совсем загрустил, и не охотился от уныния. Но ел много, так что Метьеру пришлось кормить троих. (Ох, хороши были стрелы, изготовленные по рисункам самого Робина Гуда, а главное, что Метьер сам научился их мастерить!)

А однажды в пути случилось вот что. Метьер пошёл вглубь леса настрелять к обеду дичи – у него было разрешение охотиться почти на всех землях Середневековья, вот он какой был человек! Жалоб дремал, положив огромные лапа на сани, как бы охраняя гроб, а Гистрион тоже отчалил на охоту, только за хворостом.

И вот, едва Гистрион сделал несколько шагов в сторонку, чтоб поднять кусок рухнувшей берёзы, как услыхал над собою каркающий голос:

– А ты уверр-ен, что в гробу настоящая пр-ринцесса Кэт? Карр-карр!

Он поднял голову и увидел на суку высокого тополя огромного ворона. «Один нос, наверное, килограмма на три!» – подумал Гистрион.

– Уверрен? – снова закаркал ворон. – А вдруг это опять проделки Чалтыка?

Глаза у ворона были, как у человека, возле самого носа, и к тому же косили, видать, от беспрерывного вранья.

– Бррос её, брось, пусть вороны склюют! – заорала невесть откуда появившаяся стая ворон. – Этто всё обман, а не принцесса!!!

– Какой же это обман, – неуверенно сказал Гистрион, – у неё шрамик на запястье и оспинка на лбу.

– Шрамик, ха-ха-ха, – захохотал косой ворон. – Неужели ты думаешь, что Чалтык не в силах шрамик подделать? Слушай, когда ты ездил за лекарем, он подменил Мэг своим новым двойником, и ты поцеловал уже оборротня!

– Бррось её, брось, – опять запричитала вся воздушная цыганская стая. – Дай попировать нашим деткам. Сожрём оборотня за мил-душу, за мил-душу! – цыганили они.

– А чем ты докажешь, ворон, что это не Кэт? – догадался спросить Гистрион.

– Ты чё, прынц? – сказал наглый ворон. – Я и доказывать не буду. Оставайся в дурраках, кар-р, кар-р.

И тут из-за толстой берёзы вышел Метьер с натянутой тетивой.

– Какая жирная птичка, – сказал он незаметно подмигивая Гистриону. – Сами мы воронятину не едим, а вот Жалоб за мил-душу, за мил-душу, – передразнил он воронов, и натянул тетиву. – И не вздумай улетать. Если ты слышал что-нибудь о Метьере Колобриоле, то знаешь, что это совершенно бесполезно.

– Жадоб, они хотят растерзать тело твоей хозяйки, – свою очередь вмешался Гистрион. И началась потеха.

Прыжки волка были красивы и артистичны, будто это не огромная собака, а огромная кошка. Ни одна стрела не попала в него: такими никчёмными стрелками оказались вороны. (Я забыл сообщить, читатель, что Чалтык понаделал людей из настоящих ворон, и вот они теперь стреляли. Костюмы, кстати, на них были, как и положено, охотничьи, а вот головы исключительно вороньи!) Жалоб прыгал, и от стрелков только перья летели!

– Ох, горе-стрелки! – хохотал Колобриоль, попадая в очередную цель. А Гистрион орудовал исключительно топориком. Он хотел сначала попугать, всё-таки это были не совсем настоящие враги, это были правращённые злой человечьей волей птицы. Но одна птичка так клюнула принца в ногу, что он непроизвольно обрушил на неё топор А потом уж вошёл в раж, и закончил, когда вокруг валялись окровавленные вороньи головы и тушки. Вороны, погибнув, приняли опять своё воронье обличье, и на верхушке высокой берёзы появился Чалтык со своей головой старого колдуна, но с вороньим туловищем.

– Пока что ваша взяла, но ещё не вечер, – гаркнул он на весь лес и полетел прочь.

– Нет, так дело не пойдёт, придётся заветную стрелу в ход пустить! – сказал Метьер, достал из колчана тонкую стрелку и поплевал на её кончик. – Единственная. Из заговорённой осины. Специально для нечисти. – И, несмотря на то, что колдун летел быстро, стрела Колобриоля настигла его, вонзилась, и упал на землю колдун, и превратился до конца сам в себя. И разверзлась земля и поглотила его навсегда! Всех она, матушка, принимает: и хороших и плохих, никому от неё отказа нет!