— А-ах, — широко открыв рот, зевнула скучающая Ённан и уселась на траве. Шаманка, сверкнув глазами, просверлила ее взглядом.

Закончив приношение, женщины разбросали в горах еду и собрали посуду.

— Возвращайтесь и не оглядывайтесь, — приказала шаманка.

Ханщильдэк, подобрав полы юбки, первая стала спускаться с гор. Внизу послышался лай собаки.

Переступив порог дома, Ханщильдэк остановилась, как вкопанная. В красноватом свете лампы, одетый в белое пальто дурумаги, недвижимо стоял аптекарь Ким. Ханщильдэк локтем оттолкнула шаманку и шепнула:

— Стойте здесь, — и робким шагом вошла в дом. — Когда вы пришли? — осторожно спросила она мужа.

Ответа не последовало. Он стоял неподвижно, как статуя. Ханщильдэк, дрожа как осиновый лист, прошла на кухню. Взяла с полки деньги и оставшуюся еду и вложила в руки служанки:

— Скажи, что пришел муж, и я не могу выйти.

Ёмун вышла и через некоторое время вернулась.

— Ушла? — спросила Ханщильдэк.

— Да.

— Муж вошел в свою комнату?

— Нет, сидит во дворе на террасе.

Ханщильдэк виновато вышла из кухни. Ённан нигде не было, видимо, она ушла в свою комнату. Аптекарь неподвижно сидел, положив обе руки на трость.

— Куда это ты ходила, оставив пустым дом? — голос его не был рассерженным. Ханщильдэк замялась с ответом, не в силах быстро придумать какую-нибудь отговорку.

— Куда ты ходила, я тебя спрашиваю? Что молчишь? — вскричал аптекарь.

— В этом году предсказали большую беду… вот я и… — всё ещё стараясь скрыть все от мужа, проговорилась-таки Ханщильдэк.

— И что? Я, что ли, помру? — подняв голову, прямо посмотрел в глаза жене аптекарь.

Ханщильдэк попятилась назад, но избежать взгляда мужа не смогла. Его глаза были страшны. Она впервые видела его таким разъяренным.

— Не… нет. Это… это я умру.

— Ха-ха-ха!

В просторном доме, таком тихом, что можно было услышать шуршание мыши, эхом раздался смех аптекаря.

— He беспокойся! Все равно я умру первым, а не ты, — дрожащим голосом, уже помягче сказал аптекарь. Его глаза впали, челюсти выступали, лицо было бледным и безжизненным. Он встал и вошел в свою комнату.

— Несчастные… — раздалось оттуда.

Ким снял пальто и повесил его на место. Сел и достал бадук.

«Вы уже совсем состарились», — в его голове прозвучал недовольный голос Сочон. Аптекарь в глубоком раздумье стал расставлять шашки на доске.

Сегодня Ким впервые дал пощечину Сочон и расстался с ней. Страстная Сочон пугала его. Будучи неспособным ответить на ее желания, он чувствовал себя опустошенным, но никогда не ощущал себя одиноким. Ему всегда было хорошо и без женщины, он не испытывал ни малейшей нужды в ней. Теперь же, когда он остался совсем один, он мог спокойно размышлять над этим. Аптекарю было хорошо с Сочон, но также было хорошо и без нее, он никак не мог решить, кем она является для него. В последнее время он все больше замечал, как с каждым днем убывают его силы, как стремительно под гору летит жизнь, и все же он находил наслаждение в тихих уединенных часах воспоминаний. Сочон прекрасно понимала, что происходит с аптекарем. Порою она не могла скрыть в своих глазах враждебного, а иногда и насмешливого выражения по отношению к стареющему мужчине.

Ким отодвинул от себя бадук и закурил. Теперь он понял, что его одиночество и жизненный запас заранее были предопределены судьбой, а встречи с нелюбимой женщиной — это всего лишь привязанность и некий сорт любви по отношению к самому себе, и только к себе, а не привязанность и любовь к этой женщине. Навещая кисэн, Ким пытался найти какое-то успокоение для своего неспокойного духа.

Во дворе неистово звенели насекомые. Казалось, они горько оплакивали свои последние минуты жизни, напоминая Киму о закате его лет. В доме не раздавалось ни единого звука.

В море на искусственно созданной насыпи расположился утренний рынок Сето — самое оживленное и многолюдное место в городе на рассвете дня. Тут и там была разложена рыба, издающая свежий морской запах. Сквозь опаловый утренний туман, ведомые желанием жить, чуть свет сюда стекались отдохнувшие за ночь жители близлежащих районов. Еще в ясном небе не погасла утренняя звезда, а через северные ворота начинали уже проходить первые крестьянки, несшие на продажу — кто на спине, кто на голове — тыквы, батат и другие овощи. Со стороны гор Андви через храм Чунёльса женщины-рыбачки несли больших и маленьких крабов и разных моллюсков. Торговцы с кораблей, приплывшие на рынок через канал Пандэ, везли рыбу и водоросли. Со всех сторон, начиная с больших пароходов и заканчивая небольшими шаландами, вмещающими одного-двух человек, стекались торговцы и покупатели, пробуждая новый день. И это еще не все. Из Тонёна спешили на утренний рынок торговцы шелком, косметикой, нитками и фруктами. Когда же первые лучи солнца начинали рассеивать опаловое утро, рынок опустевал. Человеческий поток, кажущийся бесконечным на рассвете, растекался по городским улицам, унося корзины, полные живительных продуктов.

Раньше Сето был простым рыбным рынком. По утрам из Пусана и Чинджу туда прибывали рыбацкие корабли, собирались торговцы и начинали аукцион. Но с некоторого времени рыбный рынок стал постепенно преображаться в рынок универсальный, на котором люди с островов и люди с земли, нуждаясь во взаимном обмене товарами, еще и торговали друг с другом. С того времени рыбный рынок стал открываться и вечером около здания рыболовецкой ассоциации. Время от времени там открывались аукционы, которые собирали вокруг себя достаточно торговцев.

Утренний рынок Сето был оживлен лишь ранним утром. Как только время подходило к завтраку, торговцы возвращались на свои места на главном рынке, островитяне возвращались на острова, деревенские жители — в деревни, домохозяйки — домой, и Сето опустевал, только ветер грустно ворошил разбросанный по рынку мусор.

С приближением Чусока, праздника урожая и почитания предков, на рынке Сето не было места, куда могло бы упасть яблоко. Жена старика Джунгу, Юн Джоним, как и все, держа корзинку, тоже направилась за покупками. На рынке она приметила только что сорванную тыкву-горлянку. К праздничному столу, по традиции, обязательно надо было приготовить салат из тыквы. Юн наклонилась и принялась выбирать что получше. Но тут какая-то женщина с круто завитыми кудрями, забранными свинцовой заколкой, расставила обе руки, чтобы закрыть от Юн тыквы, и сказала:

— Нет-нет, я уже все купила. — Это была торговка с главного рынка, на ее животе висел кошелек, доверху набитый деньгами.

— Нет! Я ее еще не продала. Выбирайте, выбирайте, — быстро ответила женщина, продававшая тыквы, и стала тянуть корзину на себя.

— Да что вы говорите? И чем только вам мои деньги не понравились? Я же сказала, что все покупаю. А вы не мешайте нашей сделке! — последние слова были произнесены с угрозой в адрес Юн.