– Вы знаете про Виктора? Про то, что он сделал?

– Про убийства? О да. Я докопалась до истины.

– И вы видели чудовище?

Мэри нахмурилась, и я мгновенно пожалела о своих словах. Теперь она решит, что я и правда безумна, и перестанет со мной разговаривать!

Но она продолжила:

– С вашего отъезда я не получила от дяди ни единой весточки. Я начала беспокоиться. Однажды какой-то рыбак сетью вытащил из реки несколько тел. Охваченная предчувствием беды, я пошла в мертвецкую, куда их отправили на хранение до тех пор, пока кто-нибудь не выяснит, откуда они взялись.

– Вы встретили того ужасного человека? С лицом хорька?

Она покачала головой.

– Нет. Мне сказали, что сторож мертвецкой исчез вскоре после вашего отъезда. Я пошла посмотреть на тела, но меня ввели в заблуждение. Это были не столько тела, сколько части тел. Руки. Ноги. Торсы. У одного тела голова и торс были целые. Даже куртка была на месте. Лицо пострадало за время, проведенное в воде, вздулось и расплылось до неузнаваемости. Никогда не забуду этого зрелища. Но я узнала куртку. Я залезла в карман и достала крошечное Писание в филигранном окладе, которое дядя всегда носил с собой. Страницы, которые он так любил, размылись от воды, осталась только пустая оболочка.

Она помолчала; на ее лице появилось затравленное выражение.

– Пустая оболочка книги, пустая оболочка дяди. Это был он.

Мэри встала и зашагала по крошечной комнате.

– Сначала они думали, что тела разложились в воде до такой степени, что распались на части. Но состояние тела моего дяди заставило их присмотреться к находкам внимательней. Потому что верхушка черепа над тем местом, где раньше находилось лицо, была аккуратно, с хирургической точностью срезана.

Она наконец остановилась и посмотрела на меня, вздернув подбородок.

– Все тела нашли ниже по течению от жилища Виктора, а в нем был желоб, идущий от второго этажа прямо к реке. Я знаю, что он человек со связями, и знаю, насколько шатко положение незамужней женщины. Я уже не могу забрать останки дяди, потому что меня просто отказываются принимать. Если я обвиню Виктора в убийстве, я потеряю остатки доверия, связанного с именем дяди. Так что я не могу выступить против Виктора, не поставив под удар все, что у меня осталось. Вот почему я искала вас. Это было нелегко. Но я была настроена решительно. Вам известно больше, чем вы мне рассказывали. – Она сухо улыбнулась. – И то, что вы здесь, это подтверждает. Я умоляю вас. Расскажите мне правду. Расскажите мне все, что знаете.

Я встала и взяла ее руки в свои. Ее приятное лицо приготовилось к боли, она сжала челюсть. Я почувствовала прилив жалости. А еще снова начала перебирать в памяти все, что знала. Сколько раз мне предстоит ошибиться в поступках и мотивах Виктора? Я не знала и боялась предположить, убивал ли он до Уильяма и Жюстины. Я всегда предполагала, что они стали первыми его жертвами. Мой старый рефлекс – отворачиваться от худших его сторон – очевидно, был все еще жив.

Но, разумеется, Виктору нужны были только лучшие материалы. Разумеется, его не устраивала давно усопшая плоть. Он перешел от кладбища к мертвецкой, чтобы лично подбирать подходящее сырье.

Неудивительно, что фрау Готтшальк так настойчиво запирала двери. Неудивительно, что город наводнили слухи о страшных делах, которые творятся в нем ночью. В Ингольштадте действительно поселилось чудовище.

«Анри», – подумала я и почувствовала сильный приступ паники. Но Виктор сказал, что Анри жив. И он не лгал – ему не нужно было лгать после того, как он сознался в убийстве брата и Жюстины. Значит, я не подвела Анри. Быть может, моя вероломная жестокость спасла его – единственного из всех, кого я любила!

Я вытерла глаза, с удивлением обнаружив, что мое лицо мокро от слез.

– До этой минуты я не знала, что Виктор убивал жителей Ингольштадта. Клянусь. Если бы я заподозрила подобное, я бы ни за что не стала его защищать, – сказала я Мэри и замолчала. Было ли это правдой? Я не знала. По крайней мере, не знала наверняка. Было тяжело понять, что осталось во мне от меня после того, как я отбросила части, существовавшие для других. Пожалуй, даже прежняя Элизабет не смогла бы закрыть глаза на убийства незнакомцев. Но она в этом и не нуждалась. Она сознательно, по своей воле смотрела в другую сторону – как и всегда.

Умный, твердый, проницательный взгляд Мэри еще в Ингольштадте заставил меня быть с ней честной. Возможно, если бы я осталась с ней, я бы пришла к этим истинам скорее.

Я покачала головой. Теперь это уже неважно. Теперь ничего уже не важно.

– Я могла бы провести более тщательное расследование. Но я решила, что тела похищались с кладбищ и покупались в мертвецких. Я думала, что он лишился рассудка, что я защищала его от общественного порицания, а не от правосудия, которого он заслуживает. Мне не стоило бросаться ему на помощь. Мне очень жаль. Пожалуйста, знайте, что мое соучастие стоило мне всего, что я любила в этом мире.

Она сжала мои руки почти до боли. Я обняла ее, впитывая ее прикосновение.

– А мне не жаль, – сказала она. – Я в ярости. И вам тоже жалеть не стоит. Он слишком много отнял у нас обеих. Отнял у мира. Нельзя допустить, чтобы он победил. Вы мне поможете?

Я мрачно засмеялась, окинув взглядом свою клетку.

– Я не могу помочь даже себе.

Она сунула руку под юбку и достала второй комплект форменной одежды. Сиделки всегда ходили парами. Вдвоем мы сможем вырваться из этого кошмара.

– Элизабет Лавенца. – Ее черные глаза напряженно сощурились. – Пора убить вашего мужа.

Сама луна спряталась от нашего жестокого плана и укутала себя облачным саваном, словно готовясь к погребению. Ворота Женевы были закрыты, но мы не стремились в город и не желали свидетелей.

Мы с Мэри сидели рядом и рассекали веслами озеро, которое долгие годы отделяло мой дом от остального мира. Теперь оно приближало меня к исполнению моего темного замысла: покончить с мальчиком, который привел меня сюда. Волны темнее ночи хлестали по бортам, порывы ветра обдавали наши лица брызгами воды. Я представляла, что озеро проводит над нами обряд крещения, благословляет нас на наше черное дело.

Природу явно возмущало существование Виктора. Низкий раскат грома прокатился по долине, эхом отдаваясь где-то в горах. Волны зарябили, ветер усилился. Порывы донесли до нас отдаленный, полный муки одинокий крик какого-то животного.

Мое сердце издавало этот крик слишком часто. Я отвернулась от страданий незримого создания. Я не в силах была взять на себя чужую боль – даже боль этого несчастного неразумного зверя.

Сегодня я убью Виктора. Уничтожу остатки фундамента, который возводила всю свою жизнь. Останусь ли я сидеть на обломках и просеивать каменную крошку, чтобы понять, стоила ли спасения хоть какая-нибудь часть меня? Или же я паду вместе с ним?