Киев. Сентябрь 2004 года. Понедельник.

Совещание у министра показалось мне самым скучным за время службы. В двадцатый раз он призывал нас бороться со злоупотреблениями подчиненных, добиваться полной прозрачности оформления приватизации крупных и средних промышленных объектов. Я смотрел ему в глаза и ждал: вот-вот он подмигнет нам, и мы подмигнем ему в ответ. Мол, вслух сказали и прослушали все, что требовалось, а теперь за работу и по-старому! Но он ни разу не подмигнул, и ощущение недоумения осталось, судя по выражению лиц коллег, не только у меня.

Нилочка встретила меня в приемной радушнее, чем обычно. И у меня сразу от души отлегло – боялся я, что она все-таки обижается. И даже вчера, в воскресенье, переживал по этому поводу.

– Чай или кофе? – спросила она, приподнявшись из-за своего стола.

Но тут же зазвонил телефон.

– Пожалуйста, через пятнадцать минут позвоните, он еще не подошел! – сказала она в трубку, не сводя с меня смеющихся глазок.

«Смело», – подумал я, но спрашивать: «Кто звонил?» не стал.

Через пять минут мы сидели у меня и пили кофе.

– Вас жена не ругала?

– Нет! А за что?

Нилочка усмехнулась.

– Это я так, просто такие хорошие воспоминания остались о вечере.

– У меня тоже, – признался я совершенно искренне.

– Тогда я вас еще приглашу! Придете?

– Нилочка, это уже когда я вернусь! Да, кстати, закажи мне два билета до Цюриха на эту пятницу. Обратные – с открытой датой. Бизнес-класс. Не забудешь?

– Сергей Павлович, я никогда ничего не забываю, особенно добра! – рассмеялась она тем задорным звонким смехом, который удивил и обрадовал меня в пятницу вечером.

– Ты так не смейся, – я игриво пригрозил ей пальцем. – А то услышат и уведут тебя от меня!

– А я вам говорила, что не уведут!

В это время из приемной донесся настойчивый телефонный звонок. Нилочка выбежала. Потом заглянула: на лице забавное удивление.

– Сергей Павлович, вам из милиции звонят!

– Что? – Я широко раскрыл глаза. – Из какой милиции?

– Капитан Мурко, – покачивая головой, произнесла она.

– Спроси, что ему надо!

Нилочка исчезла на полминуты, потом снова появилась в дверном проеме.

– Он говорит, что был у вас свидетелем на свадьбе и у него для вас важная информация!

– Ладно, соединяй, – махнул я рукой, вспоминая гаишника, остановившего Светлану на подъезде к Печерскому ЗАГСу.

– Сергей Павлович, вы меня помните? – сразу, без приветствий, потребовал ответа хрипловатый мужской голос.

– Конечно, помню, капитан! Кстати, как ваше имя?

– Иван.

– Так что у тебя, Ваня? – спросил я.

– Я Гусейнова нашел, вы же спрашивали!

– Да ну! – удивился я. – И что он, в Киеве?

– Да, в Киеве. Холодильниками торгует! Запишите телефон.

– Пишу!

– 288-33-12, фирма «Север-плюс».

– Дай на всякий случай еще раз свой телефон, а то я затерял его. Позову тебя на крестины через месяц-другой!

Повеселевшим голосом капитан Мурко продиктовал сразу три своих телефона: служебный, домашний и у тещи. На том и попрощались.

Опустив трубку, я, внезапно погрустнев, уставился на телефон Гусейнова. Вспомнил Пешеходный мост, засыпанный снегом, Труханов остров, старика, вытащившего меня из проруби, его землянку. Было бы интересно, конечно, увидеть сейчас Гусейнова, узнать, чем он занимался все эти годы. Но перед разговором надо обязательно двинуть ему по морде. По морде – и от всей души! Настоящие друзья так не поступают. А я думал тогда, что мы были настоящими друзьями!

– Сергей Павлович, – в кабинет снова заглянула Нилочка. – К вам от мэра пришли, Виктор Иваныч, по поводу бетонного завода на Оболони. Примете?

– Давай, – вздохнул я.

– Ой, у вас галстук в сторону съехал! – взволнованно проговорила Нилочка, быстро подошла и поправила его.

Киев. Декабрь 2015 года.

Опасения Коли Львовича аукнулись уже на следующий день. Компартия Украины вместе с неокоммунистами и неокомсомолом с самого утра забросали посольство Российской Федерации мочеными яблоками и солеными помидорами. Начали пикетирование, но к одиннадцати на подмогу россиянам пришла Украинская Партия Трудового Православия. Больше тысячи молодых «трудовиков» окружили здание посольства двойной цепью. Некоторые принесли самодельные иконы с ликами новоиспеченного святого великомученика Владимира. Пели псалмы, молились за его вечную память и за других жертв иудеев. На Подоле начался митинг Конгресса еврейских общин с требованием изменения формулировки Синода.

К двенадцати, отменив все прочие встречи, я собрал на Банковой силовиков и потребовал срочного наведения порядка.

– Полную мобилизацию сил! Всех неустойчивых – под контроль. Мэру Киева… – я оглянулся, обвел взглядом знакомые лица, но мэра не увидел. – А где он? – я остановил взгляд на Коле Львовиче: – Найдешь и передашь ему: с завтрашнего утра закрыть для транспорта центр и район Российского посольства, организовать рождественские народные гулянья, выступления коллективов самодеятельности и всякую подобную муру! Все пивные и водочные заводы взять в спонсоры празднеств. Чтобы до старого Нового года страна не просыхала! Поняли? Не просыхала, но вела себя достойно! И чтоб ни одного ЧП, ни одного резонансного преступления! Ясно? Генерал Филин, весь цвет уголовного мира – на Канарские острова за их же счет! Понял?

Генерал Филин слушал и кивал головой. Остальные «кивали» глазами.

Когда заседание окончилось, я подозвал Колю Львовича и тихонько спросил его:

– Как ты думаешь, этот фокус с канонизацией Ленина был задуман для нас?

– Для всех, – прошептал он. – Но для нас он опаснее, чем для других!

– Послушай! Я даю тебе карт-бланш. Собирай экстренный комитет по противодействию провокациям. Работать будешь тихо и неофициально. Никакого освещения в прессе. Если что – сразу ко мне. Я поговорю со Светловым. Он вам будет помогать!

– Светлова не надо, – взмолился Коля Львович.

– Почему?

– За ним столько разных сил следит! Он и русских, и нерусских на наш комитет выведет!

– Да?! Ладно. Тогда работай сам! Завтра с утра жду тебя с планом действий!

Стоило мне остаться одному, как невидимая тяжесть легла на плечи, и я рухнул на диван майора Мельниченко. Я был раздавлен сомнениями и растерянностью. Мне казалось, спокойствие навсегда уходит из моей и так беспокойной жизни.