— Какого черта вы здесь оказались?

Джулия вскрикнула, метнулась в сторону, дернув провод наушников, и только потом обернулась. Золотой сон оборвался. Начинался кошмар реальности.

— Кажется, я задал вам вопрос! — Глаза Габриеля били по ней синими лазерными лучами. — Какого черта вы в моем белье скачете по моей гостиной?

Она услышала не то треск, не то стук. Может, это переломилось ее сердце? Или забили последний гвоздь в гроб ее любви?

И это ее Габриель? Разве ее Габриель может кричать на свою Беатриче? Спрашивать, что она здесь делает? Наверное, так кричат на шлюх, посмевших задержаться сверх положенного времени. Может, он не видит, кто перед ним? Или… или сегодня она для него уже не Беатриче?

Она выронила iPod. Следом из ее рук выскользнул бокал с апельсиновым соком. Бокал мгновенно разбился, превратив ее плеер в смешной кораблик, плывущий по оранжевому озеру.

Со стороны могло показаться, что Джулия не сразу поняла, почему упавший бокал вдруг разбился, разлетевшись на множество блестящих осколков. Потом она опустилась на колени и принялась собирать осколки. Однако голова ее была занята совсем не этим. В ее голове безостановочно крутились два вопроса: «Почему он так зол на меня?» и «Почему он ничего не помнит?»

Вид у почти голого Габриеля был отчасти сексапильный, а отчасти смешной. Впрочем, плотно сжатые кулаки и вздувшиеся вены на руках совсем не вызывали смеха.

— Габриель, неужели вы не помните того, что было минувшей ночью?

— К счастью, нет. И хватит ползать! Вставайте! Что за манера стоять на коленях? Даже обычная шлюха меньше стоит на коленях, чем вы.

Джулия вскинула голову, заглянула ему в глаза. Кроме раздражения, в них не было ничего. Ни следа памяти о вчерашнем вечере и ночи. Джулия пожалела, что у него в руках нет меча. Пусть лезвие довершило бы удары, нанесенные словами. Добило бы начавшее кровоточить сердце.

«Как на его татуировке. Он дракон, а я кровоточащее сердце в его когтях».

В этот момент озарения случилось нечто невероятное. Что-то внутри ее, зревшее в течение шести лет, внезапно лопнуло.

— Придется поверить вам на слово, Эмерсон. Вам лучше знать, как ведут себя шлюхи. — Но от этой колкости ей не слишком полегчало. И тогда она бросила собирать осколки и вскочила на ноги, почувствовав, что ее терпение лопнуло. — Как вы смеете так говорить со мной, алкаш несчастный? — закричала она. — Что вы себе позволяете? Это после всего, что я вчера для вас сделала? Напрасно я отшила Голлума. Вы ведь уже собирались распластать ее на стойке и затрахать до смерти. Вот было бы шоу для всего «Лобби»!

— Что за чушь вы несете?

Джулия наклонилась к нему. У нее бешено сверкали глаза, пылали щеки и дрожали губы. Ее трясло от злости. Ей хотелось поколотить Габриеля, разорвать отвратительную маску, заменявшую ему лицо. Ей хотелось выдрать у него все волосы, навсегда оставив лысым.

Габриеля обдало волной ее запаха, эротичного и зовущего. Он инстинктивно облизал губы. Но такие жесты были очень опасны перед рассерженной женщиной. А мисс Митчелл была здорово рассержена.

Мотнув головой, она вышла в коридор, бормоча английские и итальянские ругательства. Исчерпав их все, она переключилась на немецкий язык, что лишь подчеркивало степень ее ярости.

— Hau ab! Verpiss dich![16]— кричала она из помещения для стирки.

Габриель тер глаза. После вчерашнего голова у него просто раскалывалась. Тем не менее, забыв про головную боль, он наслаждался зрелищем мисс Митчелл, которая расхаживала по квартире в его футболке и трусах, злющая, как ведьма, и ругалась на трех языках. Это было ужасно эротично. Однажды он уже видел нечто подобное.

Немецкие ругательства неслись из помещения для стирки, где Джулия торопливо вытаскивала из сушилки свою недосушенную одежду.

— Где это вы научились ругаться по-немецки?

— Поцелуйте меня в зад!

Внимание Габриеля привлек черный кружевной лифчик, который вызывающе свешивался с корпуса сушилки. Посмотрев на него, Габриель вспомнил, как возил Джулию обедать в «Гавань-60» и там, словно «вспышка озарения», у него в мозгу промелькнул номер ее лифчика и размер чашечек. Сведения оказались абсолютно точными. Габриель молча поздравил себя и свой внутренний голос.

Он заставил себя посмотреть ей в глаза. Сердитый темный шоколад, в котором вспыхивали светло-коричневые искорки.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Так сложно догадаться? Тороплюсь поскорей убраться отсюда, пока я не схватила один из чертовых модных галстуков и не придушила им вас!

Габриель поморщился. Ему казалось, что у него прекрасные галстуки.

— Кто такой Голлум?

— Не кто такой, а кто такая. Криста «Дырка» Петерсон.

«Черт побери, у Кристы и впрямь есть сходство с Голлумом. Особенно когда смотришь сбоку».

— Забудьте про Кристу. Плевать мне на нее. У нас с вами был секс? — настороженно спросил Габриель.

— Только в ваших снах!

— Ваш ответ, мисс Митчелл, не может считаться отрицанием. — Он взял ее за руку и захлопнул крышку сушилки. — Только не говорите мне, мисс Митчелл, что это не было частью и ваших снов тоже.

— Не смейте меня лапать, самовлюбленный придурок! — Джулия с силой выдернула руку, едва устояв на ногах. — Конечно, чтобы у вас возникло желание меня трахнуть, вам сначала нужно налакаться до беспамятства.

— Прекратите! — Габриель даже побагровел. — При чем тут трахание?

— А чем еще вы обычно занимаетесь? Ну кто я? Глупая шлюшка, которая вечно ползает на коленях. Что бы ни случилось прошлой ночью, вам очень повезло, что вы ничего не помните! Зачем помнить разную ерунду, недостойную вашего внимания?

Рука Габриеля сжала ей подбородок, заставив Джулию смотреть на него.

— Я сказал, прекратите. — На этот раз синие глаза посылали серьезное предупреждение. — Вы не шлюха. И больше никогда не смейте так о себе говорить.

Его слова были словно кубик льда, которым проводили по ее коже.

Габриель отпустил ее и отошел. Его грудь сердито вздымалась. Он закрыл глаза и стал дышать. Медленно и глубоко. Очень глубоко. Ему было трудно думать связно. Ему вообще было трудно думать. Но даже его замутненное, пьяное сознание подсказывало ему: менее чем за полчаса он наделал кучу непоправимых глупостей, и теперь любая попытка что-то исправить будет лишь добавлять новые глупости. Нужно как можно скорее успокоиться самому и успокоить Джулию, пока она и впрямь не натворила глупостей.

Он понимал, что загнал ее в угол, получив уязвленного, сердитого, испуганного и страдающего котенка. Коготки выпущены, а в глазах блестят слезы. Менее чем за полчаса он глубоко ее обидел, сравнив кареглазого ангела со шлюхой. Самое скверное, он действительно не помнил того, что было между ними ночью.