– Куда мы? Кто здесь живет? – спросила я.

– Ты, – просто ответил он.

Мы поднялись на лифте, я вышла на незнакомую лестничную площадку и заозиралась по сторонам.

Володя же, пошарив в кармане куртки, достал ключи и решительно направился к одной из дверей.

Мы оказались в небольшой квартирке – отремонтированной, меблированной, но все равно какой-то пустой, не жилой. Она была похожа на рисунок средней типовой комнаты из школьного учебника по иностранному языку: this is a table, this is a sofa. Все вроде бы на месте: телевизор, два кресла, диван, журнальный столик. Во второй комнате – кровать, шкаф, зеркало…

Но при одном взгляде на квартиру ясно было, что она – ничья. Все усредненное, типовое, без малейшего проявления индивидуальности. А может, так и должна была выглядеть квартира идеального тайного агента?

– Заходи, – предложила я Володе. – Правда, угощать, наверное, нечем. А впрочем, не знаю. Где тут холодильник?

– Алина, – мягко, но веско сказал он, и я тут же напряглась, наученная по малейшим нюансам его голоса различать, что происходит.

– Алина, я заходить не буду, – продолжил Володя. – Все изменилось, здесь будет не так, как… там. Тебе придется самой…

– Как это – самой? Разве ты больше не мой куратор? – спросила я.

– Я буду с тобой связываться, когда будет появляться задание. Звонить по вот этому телефону. – Он протянул мне обыкновенный черный мобильник. – Пароль – summertime. Запомнила? Вот ключи от квартиры. – Он выложил связку на полку под зеркалом. – Вот – деньги на первое время. Завтра с тобой свяжется твой продюсер, и вы обсудите ваши планы по развитию твоей музыкальной карьеры. Это все.

– Значит, все… – протянула я. – А ты теперь куда?

Он коротко посмотрел на меня и качнул головой. Значит, даже его домашний адрес мне узнать было не позволено.

Мне не хотелось с ним расставаться.

Черт знает, что это было…

Некое подобие Стокгольмского синдрома? Или все та же проклятая ностальгия? А может, дело в том, что Володя тогда был единственным человеком в этом городе, которого я знала?

Ему, должно быть, тоже тяжело далась сцена прощания. Володя несколько секунд смотрел на носки своих ботинок, потом откашлялся и протянул мне руку:

– Пока.

– Пока, – ответила я, на мгновение слегка сжав его пальцы.

Сколько раз за последние месяцы я бросалась ему на шею, сколько раз колотила его и пыталась расцарапать лицо!

А в тот вечер, когда он отчаянно целовал меня на матах в подвальном спортивном зале…

Теперь же между нами, кажется, навсегда повисло это смутное отчуждение. Мы были теперь коллеги, вернее сказать, Володя отныне становился моим надсмотрщиком, и эти отношения не предполагали уже тесного контакта.

Он помедлил пару секунд и вышел за дверь.

Мягко щелкнул замок, и в квартире воцарилась тишина. Я прошла в спальню и села на край аккуратно, по-военному заправленной постели.

Из окна видна была стройка – наполовину возведенные стены, ряды бетонных блоков на земле, башня подъемного крана…

С темного неба медленно опускались снежинки.

Мне предстояло еще подумать, как пережить эту первую мою ночь в Москве.

…Возвращаться к свободной жизни оказалось на удивление больно и трудно. Я словно провела несколько лет на необитаемом острове и теперь вынуждена была заново учиться жить среди людей. Я забыла простейшие правила: не знала, что купить в магазине, терялась, когда на улице сменялась погода, а у меня не оказывалось соответствующей одежды. Последние два года весь мой быт обеспечивался нанятым персоналом, я же жила, как редкое животное, выловленное и посаженное в клетку.

Теперь мне предстояло всему учиться заново.

Володя меня не обманул, и уже на следующий же день после моего возвращения в Москву ко мне явился человек, который сообщил, что отныне он будет моим продюсером, помощником и наставником в нелегком деле покорения музыкального Олимпа. Назвался он Виталием, и вид имел на удивление благообразный для музыкального продюсера. Серый, явно очень дорогой костюм, интеллигентские очки в тонкой металлической оправе, «ролекс» на запястье. На вид он был этакий рафинированный интеллектуал: тонкое костистое лицо, мягкий голос, нервные руки с длинными пальцами. Как оказалось, правда, хватку эти руки имели железную.

Я, разумеется, никогда не спрашивала Виталия, знает ли он о некоторых особенностях моей судьбы, в курсе ли, кем я являюсь на самом деле. Резонно было бы предположить, что да – ведь прислало его ко мне именно мое новое начальство. Можно было бы даже допустить, что Виталий и сам некогда, как и я, каким-то образом попался в их сети и вынужден теперь работать на Контору. Впрочем, как легко догадаться, задушевных разговоров мы с ним никогда не вели.

Виталий представил мне разработки по моему новому имиджу.

– Начинать будем с нуля, – заявил мне он. – Все ваши прошлые достижения придется забыть и создать совершенно новый образ. Вы к этому готовы, Алина?

Я фыркнула. Можно подумать, у меня был какой-то выбор!

– Я знаю, что вы хорошо говорите по-арабски, по-турецки и даже немного на фарси, – продолжал он. – Исходя из этого, я решил сделать акцент на восточную культуру. Разумеется, это будут не какие-то вульгарные танцы живота в золотых шароварах. Нет: образ, который мы создаем – это европейская женщина, современная, сильная, свободная. Но в то же время – с легким налетом восточного колорита, возможно, имеющая арабские или турецкие корни. Смешение эпох и культур, связь мультикультурных наслоений. Вы помните о своих корнях, уважаете их и гордитесь ими, но в то же время являетесь человеком современным, отлично вписывающимся в бешеный ритм нашей жизни. Как вам такой образ? Вызывает какой-то отклик?

– Да… – растерянно проговорила я.

К моему собственному удивлению, это мне действительно очень подходило. Заранее настроившись скептически, я вдруг близко приняла то, что предлагал Виталий. Это был интересно, близко мне. «Черт возьми, – думала я. – Неужели от моего теперешнего положения можно получать и удовольствие? Хоть немного…»

– Нужно взять новое имя, – сказал Виталий. – Что-то яркое, красивое, восточное. И в то же время – созвучное с вашим настоящим именем, чтобы вам было комфортнее. Я предлагаю – Айла. Это арабское имя, означающее «лунный свет». По семантике оно очень сильное, связано с потребностью доминировать. Как мне кажется, это должно неплохо гармонировать с выбранным нами сценическим образом. Что скажете?

– Айла, – нараспев произнесла я.

Звучало странно, непривычно…

Поначалу я не могла даже понять, нравится мне это имя или нет. Одно я знала точно – называться Алиной Савельевой я больше не хочу. Никогда! Ее не существовало больше, провинциальной девочки, одержимой тщеславными мечтами, похоронившей и оплакавшей свою первую и единственную любовь, по дурости и азарту влезшей в криминальный бизнес и так жестоко попавшейся на этом. Той девчонки не было больше на свете, а с женщиной, которой она стала, мне еще предстояло научиться сживаться. И как ее звали… в общем-то, это больше не имело значения.