Жаль, весь конный отряд, приведенный из Южного Гранара Босуортом, дрался на западной стороне. Там дело казалось жарким. Только к полудню норлунги начали отступать. Многие вплавь добирались до своих кораблей. Иные спасались в прибрежном лесу, надеясь укрыться у соплеменников в близких к форту деревнях. Но Деми знал, что солдаты прочешут лес, а местные жители не очень-то расположены к морским разбойникам и скорее выдадут их властям, чем станут прятать у себя.

— Все. — Дерлок вытер мокрый лоб тыльной стороной ладони и со звоном вдвинул палаш в ножны. — Все. — он окинул рябивший на неярком октябрьском солнце залив и мстительно усмехнулся. — Больше они не сунутся. Они потеряли два корабля и добрую половину людей. Теперь до весны.

Лорд Босуорт хотел идти к своей лошади и вдруг остановился, схватившись рукой за правый бок. Оттуда торчала тяжелая норлунгская стрела, ее послали с последнего удаляющегося из залива корабля. Харвей, стоявший рядом в горцем, подхватил его под руки, ощутив на ладони теплую влагу.

Рана была серьезной. Дерлока уложили на парусиновые носилки, и, чтобы не терять времени на пеший поход, укрепили их между двух лошадей, которых пустили вперед плавной рысью. Но даже от этой тряски Босуорт явно страдал, хотя старался не показывать виду. Кровь отлила от его лица, он до скрипа стиснул зубы и вцепился руками в деревянные боковины своего шаткого ложа.

— А с цепями, знаешь, вышло неплохо. — сказал горец, пытаясь улыбнуться, когда Деми во время одной из остановок подошел к нему. — Так что я был не прав тогда, на Совете. — Босуорт снова застонал. — Нет, пить мне нельзя. Смерти моей хочешь? — он со сдавленным смехом отвел рукой протянутую Харвеем фляжку. — Хотя за хороший глоток джина я отдал бы сейчас душу!

В Даллине врач-фаррадец осмотрел Дерлока и признал положение тяжелым.

— При такой глубокой ране может начаться заражение. Видите, жар уже поднимается. — констатировал медик. — Если лихорадка продлится дольше, чем до завтрашнего утра, лорд Босуорт не жилец.

— На кой черт мне нужен врач, который делает покойницкие предсказания?! — взвыл горец. — Можешь — помоги, нехристь фаррадский! Нет — так зовите священника.

— Вы обязаны сделать что-нибудь. — потребовал Деми. — Перед вами не простой солдат. Излишне говорить, как важна для Гранара жизнь этого человека. — Он сам не верил своим словам. Если Дерлок умрет…

Харвей сознавал, как резко изменится его собственная положение. Препятствие, стоящее между ним и Хельви, разом исчезнет.

Босуорт, уже осовевший от подступающего жара, видимо, уловил ход мыслей консорта.

— И не надейся. — прохрипел он. — Я выживу.

Медик непонимающе поморгал глазами, глядя на двух насупившихся мужчин, и обратился к правителю Северной Сальвы:

— Я промыл и зашил рану. Дал лорду Босуорту опий, как обезболивающее. Остальное зависит только от его организма.

Всю ночь Дерлок метался в лихорадке, и Феона по доброте сердца, до рассвета просидела рядом с ним, меняя мокрые полотенца на лбу раненого. К утру жар стал спадать, и Деми в ужасе понял, что почти сожалеет о выздоровлении этого не злого, в целом вполне сносного парня, хорошего воина и честного слуги королевы. Если бы не Хельви… Босуорт ему даже нравился.

* * *

Ужас, в который ее величество пришла от известия о ране фаворита, покоробил Харвея. Она даже порывалась сама отправиться в Даллин, и это вынудило Босуорта тронуться в обратный путь раньше, чем он окончательно поправился.

«Интересно, стала бы Хельви так бить крыльями из-за меня? — зло думал герцог. Мы не виделись уже несколько месяцев, и, похоже, ее это устраивает. Дерлок, хоть и полумертвый, но едет в Гранар. А когда там побываю я, Бог весть…»

Однако события ближайшего времени нарушили безрадостную перспективу зимнего одиночества, нарисованную в голове Харвея, и сделали это таким трагическим образом, что молодой консорт сам уже не рад был необходимости срочно скакать в столицу.

Холодным ноябрьским утром оба форта, верфи и корабли на них разом занялись пламенем. Осмоленное сухое дерево полыхнуло, как осиный улей. Постройки горели с четырех концов, и на огромном пространстве сжираемого пожаром строительства столбы взметнувшегося к небу огня гудели, как воздух в кузнечном горне.

* * *

Ничего не удалось спасти. Хотя люди работали дружно, носили воду из залива, растаскивали крючьями срубы… Харвей, метавшийся по пожару, в конце концов получил горящим бревном по голове и потерял сознание.

Лучше бы он умер! Работа стоившая стольких трудов, теперь представляла собой гигантское пепелище, сожравшее годовой доход Северной Сальвы и столько же казенных средств.

Едва встав на ноги, Деми решил ехать в столицу, хотя его никто не вызывал. Он должен был предстать перед Советом. Хельви, вероятно, уже все знала и просто давала мужу время опомниться, но отсутствие писем от нее было дурным знаком.

Правда, попав в Гранар, Харвей узнал, что послужило причиной столь выразительного, на его взгляд, молчания. Королева путешествовала на Мальдор и услышала о несчастье почти одновременно с прибытием консорта в столицу.

Она сочла нужным сразу же поддержать мужа. «Три месяца — не срок. Дерево — не камень. Слава Богу, ты не потерял людей, которые обучались на строительстве и с началом весны возведут новые укрепления гораздо быстрее, чем в первый раз. — говорила королева. — У тебя теперь есть твой инженер, в апреле пребудут мастера из Беота. Я не даром ездила к мальдорским рыцарям, они все еще неохотно покидают остров, но обещали помочь. Так что дна следующий год дела на верфях пойдут куда легче».

— А деньги? — Харвей чуть не плакал. Но не плакал. Еще в детстве нянька объяснила ему одну простую вещь: мальчики не плачут, даже если упали с дерева и разбили себе нос. Слетев однажды с груши, он так глубоко прочувствовал эту мысль, что потом не плакал даже в Цитадели.

— Деньги — вздор. — твердо сказала Хельви. — Еще не хватало, чтоб ты сейчас мучился из-за денег! Не вздор — твоя голова. — она осторожно дотронулась до белой повязки на его лбу. — Больно?

— Обидно. — хмыкнул лорд. Нечаянная нежность королевы заставила его мысли потечь по другому руслу. Он вдруг заметил, как похорошела Хельви со времени их последней встречи. Ничего особенного не изменилось, но почему-то сейчас она напоминала ему цветущую яблоню. В ней словно зажегся слабый, таинственный огонек, с каждой минутой разгоравшийся все сильнее и отбрасывавший золотисто свет на усталое, чуть тревожное лицо молодой женщины.

Позднее Харвей только собственной тупостью мог объяснить, что сразу не задумался над причиной перемен. Но в тот момент он лишь с досадой сожалел о своем уродстве рядом с красавицей-женой. С опаленными бровями и ресницами Деми действительно выглядел неважно. «Она еще не видела, что пришлось остричь волосы!» — в панике думал он.

— Ложись спать. — Хельви тихо подтолкнула его в плечо. — Завтра Совет и нам надо быть в форме.