Затаив дыхание, Эрл ждал, ловя малейшее движение, малейший признак надвигающегося нападения.

Он бесшумно соскользнул на пол через час после тушения света и с бесконечным терпением снайпера медленно, Дюйм за дюймом, отполз вдоль стены. Оказавшись в нескольких футах от койки, на которой он проспал последние несколько ночей, Эрл присел на корточки и стал ждать. Он был в одном белье, но в тяжелых рабочих башмаках. Стараясь не издать ни звука, Эрл подобрал ноги под себя, готовый резко распрямить их и вступить в схватку.

Он даже позаботился об оружии, ибо драться безоружным в кромешной темноте было нельзя. В конце рабочего дня Эрл спрятал под штанами узловатую корягу, тяжелым, тупым концом которой можно было действовать как дубинкой, а обломанным, заостренным — наносить колющие удары.

А что, если сегодня ночью ничего не произойдет?

В этом случае он не выспится, и наверстать упущенный сон уже не удастся. Работа по расчистке осушенного болота неумолимо подтачивала силы Эрла, и он чувствовал, что вместе с силами уходила воля продолжать борьбу.

Эрл мог думать только об одном: о бегстве.

Но это казалось невозможным.

Главная трудность заключалась не в ограде, пулеметах и даже не в болоте; он мог пролезть под колючей проволокой, ускользнуть от пулеметов, преодолеть болото. Эрл уже придумал два способа выбраться из барака ночью. Нет, главной проблемой были эти проклятые собаки, которые выследят его задолго до того, как он успеет добраться до единственной более или менее реальной надежды на спасение — до реки. В прошлый раз у него была возможность продумывать заранее свои шаги, строить ловушки, чтобы сбивать ищеек со следа. Теперь об этом не приходилось и мечтать: ему предстоит вслепую блуждать по болоту, и собаки настигнут его мгновенно.

Однако и это еще не было самым худшим. Эрл понимал: самое страшное то, что с каждым днем, проведенным здесь, он терял частицу силы, частицу воли, частицу надежды. Необходимо что-нибудь предпринять в самое ближайшее время, в противном случае он никогда ни на что не отважится. Это было выше его сил. Это было просто ужасно. На войне, по крайней мере, его поддерживало чувство долга и ответственности, поддерживали боевые товарищи, с которыми можно было разделить тяжкую ношу, у которых можно было одолжить силы. Здесь же у Эрла ничего этого не было: ни один из негров не хочет иметь с ним никаких дел, Великан и его подручные думают только о том, как бы его прикончить, и самовлюбленный болван начальник участка тоже думает только о том, как бы его прикончить, но предварительно помучив. Одному лишь начальнику тюрьмы он нужен живым, но как долго это продлится? В конце концов и начальник тюрьмы придет к выводу, что прошло уже достаточно времени и если Эрл действительно был бы сотрудником какого-либо могущественного ведомства, каковым его считали, начальство Эрла должно было бы поднять большую возню и начать поиски пропавшего агента. Ввиду отсутствия доказательств значимости Эрла начальник тюрьмы вынужден будет заключить, что Эрл именно тот, за кого себя выдает, то есть никто. А поскольку от него исходит потенциальная угроза, его следует устранить. И кто в таком случае скажет хоть слово?

Эрл делал все возможное, чтобы держать все чувства обостренными до предела. У него это не получалось. Он постоянно проваливался в туманное небытие. У него в памяти осталось множество подобных ночей, которые ему пришлось пережить во время войны, особенно в самом начале, на покрытом непроходимыми джунглями Гуадалканале, когда японцы бесшумно подкрадывались в тени густых зарослей, оставляя каждую ночь одного-двух морских пехотинцев с перерезанным горлом. Однажды Эрл вовремя заметил японца, уже готового прикончить его, как он только что прикончил напарника Эрла в пулеметном окопе. Эрл что есть силы ударил японца ногой в пах, а потом забил до смерти саперной лопаткой. Воспоминание было не из приятных, и сейчас Эрл, томимый ожиданием, ощутил стыд, заново пережив события той ночи. Он вспомнил торжествующую радость, с какой снова и снова колотил маленького, корчившегося на земле желтолицего человечка, странные сдавленные звуки, вырывавшиеся из горла врага, и то бесконечное счастье, которое испытал, когда все осталось позади и он стоял, окровавленный, обессиленный, но живой, готовый встретить еще одну зарю в тропиках.

Эрл старался не шевелить головой, превозмочь боль в затекших ногах. Не двигаясь, он оглядывался вокруг; его глаза перемешались влево и вправо, пытаясь разглядеть в темноте малейшую тень движения, а уши чутко вслушивались в тишину.

Ничего. Судя по всему, это была...

Они двигались быстро и бесшумно. Ничуть не уступая японцам. Они беззвучно поднялись из ниоткуда, и лишь мелькнувшая тень, на мгновение заслонившая тоненькую полоску света хилой луны, предупредила Эрла об их появлении. За считанные доли секунды они набросились на койку Эрла, не производя ни звука: опытные лесные убийцы, люди, прекрасно владеющие навыками рукопашной борьбы, знакомые с действием физической силы на человеческую плоть. Их руки замелькали, нанося новые и новые удары по куче скомканного тряпья, которое Эрл в темноте стащил из прачечной.

В следующий миг нападавшие поняли, что тычут ножами не в человека, а в чье-то грязное белье, а еще через мгновение Эрл набросился на них.

Он не знал пощады. Сейчас он находился не в той вселенной, где можно было позволить себе быть милосердным. Милосердие было равносильно смерти. Однако, как ни ожесточился Эрл за время службы в морской пехоте и здесь, в Фиванской колонии, его нисколько не радовало то, что произошло дальше, хотя это было делом его собственных рук. Ринувшись вперед, он с силой обрушил корягу тупым концом вниз, жалея о том, что она недостаточно тяжелая. Впрочем, это не имело значения: Эрл совершенно точно рассчитал момент; удар пришелся прямо в лицо одному из противников — в темноте невозможно было определить, которому именно. Эрл с удовлетворением отметил, как задрожала коряга, передавая энергию столкновения по всей длине его руки. Оглушенный нападавший, обмякнув, ахнул и сполз на пол, зажимая обеими руками изуродованное лицо — по меньшей мере сломанный нос, разбитую скулу и рот, полный выбитых зубов. Этот человек выбыл из дальнейшей борьбы.

Эрл мгновенно развернулся кругом, понимая, что у него уже не будет возможности снова сделать хороший замах. Вместо этого он выбросил корягу вперед, на этот раз действуя ее острым концом, который с силой вонзился во что-то мягкое и влажное, предположительно в шею, принадлежащую второму нападавшему. Эрл поработал заостренным сколом коряги, как поршнем, двигая его взад и вперед резкими толчками и одновременно наваливаясь всем весом на кричащего от боли противника, при этом стараясь развернуть его так, чтобы тот оказался между ним и третьим нападавшим, который, опомнившись, делал выпады ножом в сторону Эрла.

Отшвырнув от себя окровавленного негра, Эрл повернулся лицом к нападавшему с ножом и взмахом коряги отразил удар, направленный ему в грудь. Он понимал, что еще не вывел второго противника из борьбы. Если сейчас негры навалятся на него вдвоем, драка перейдет на пол, как это происходит почти всегда, и противники придавят его своим весом, лишив возможности двигаться, а затем прикончат ножом.