"Дорогая, я нахожусь в приподнятом состоянии духа. Мы добились существенных успехов. Должен сказать, что даже «добровольцы» поняли значимость наших работ и с готовностью выполняют свою задачу. Все хотят приблизить победу, чтобы можно было вернуться домой к родным и близким с гордым сознанием того, что герр Гитлер и Тодзио-сан[27]оказались не у дел и с нашей помощью!"

Сэму очень захотелось узнать, что означают невинные кавычки, в которые было заключено слово «добровольцы»; для такого искушенного человека, как доктор Стоун, знаки препинания могли выражать целую гамму тонкой иронии и скрытых значений. Чем же они являлись в данном случае: отражением некой двойственности его характера, тончайшим цинизмом, неосознанным выражением презрения?

Все стало меняться начиная с весны 1944 года. Судя по всему, время первых успехов прошло, и доктор Стоун наткнулся на непреодолимую стену. Исследования застопорились.

«Дорогая, боюсь, в следующие выходные я не смогу, как обещал, увидеться с тобой. Дел у нас здесь так много, а времени так мало. Сейчас, в преддверии высадки во Франции, я теряю людей, которых забирают в Европу. Похоже, у высокого начальства сменились приоритеты, и я оказался в опале. От меня ждали чуда, а когда я не смог осуществить его за одну ночь, в Вашингтоне потеряли веру в меня и в мою работу. Все это чертовски несправедливо, но я постоянно напоминаю себе, что только так и делаются дела в армии. Все это очень похоже на то, что было в университете Хопкинса, когда мы, молодые исследователи, толпами осаждали руководство; поочередно то одно, то другое направление казалось самым многообещающим и получало львиную долю финансирования. Но я продолжаю службу, дорогая, и обещаю при первой же возможности вырваться к тебе. Обнимаю и целую, любящий тебя Дэвид».

Доктор Стоун отменил и следующий свой отпуск; это случилось в августе 1944 года, а в декабре он был еще более резок.

«Дорогая, я очень тебя люблю, но я не могу со спокойной совестью допустить, чтобы ты приехала хотя бы в Новый Орлеан. Наши исследования теперь направлены в новое русло, и я считаю необходимым безотлучно находиться здесь, чтобы лично наблюдать за перестройкой работ. Больше того, в это судьбоносное время, дорогая, мы должны полностью собраться и отдать все силы решению грандиозной задачи, поставленной перед нами, особенно если учесть, что конец так близок, что мы уже стоим на пороге победы, за которой последует возвращение к нормальной жизни. Я считаю недопустимым, что ты займешь драгоценное место в поезде ради такого незначительного человека, как я. Лучше пусть это место достанется вдове ветерана войны, пареньку, едущему в последнее увольнение перед переброской на какой-нибудь забытый богом атолл в Тихом океане, бойцу, приехавшему на побывку с фронта, чтобы навестить больную, умирающую мать. Я же тем временем буду продолжать напряженный труд во имя того, во что верю, и делать все возможное для искоренения извечного врага».

Сэму показалось, что доктор Стоун стал чересчур цветистым и мелодраматичным: в декабре 1944 года переезд одной женщины из Балтимора в Новый Орлеан никак не отразился бы на военной мощи Соединенных Штатов. И снова он ощутил какую-то эмоциональную недостоверность, скрытую фальшь.

Прочитав следующее письмо, Сэм наконец понял, в чем дело. У доктора Стоуна помутился рассудок. Съехала крыша.

«Да, мы продвигаемся в новом направлении, но нам в определенном смысле приходится очень нелегко. Столько лет он был нашим врагом, готовым в любую минуту нанести смертельный удар из-за угла. Он был очень осторожным противником. Теперь мы пытаемся заставить его работать на нас, однако он все равно остается врагом. Я чувствую себя так, словно вступил в союз с нацистами; однако я уверен, что это необходимо. Поэтому я по-прежнему продолжаю бороться с ним, хотя сейчас в первую очередь сражаюсь за то, чтобы перетянуть его на свою сторону. Запятнал ли я себя своим тщеславием, верой в то, что мне удастся подчинить его себе? Возможно. Но я успокаиваю себя тем, что лично я, по большому счету, ничего не значу; имеет значение лишь продолжение борьбы, ну а то, что подумают обо мне другие, — что ж, все это меркнет по сравнению с грандиозной, величественной драмой нашего крестового похода. Дорогая, когда я думаю о том, что ты, такая чистая, вынуждена жить в этом мире, переполненном грязью, ложью, предательством, трусостью, малодушием, мне становится плохо. Это неправильно. Дорогая, ты слишком хороша для этого мира».

Что произошло с доктором Стоуном? У него начался бред? Он потерял контроль над собой? Нигде в предыдущей переписке Сэм еще не находил подобных сигналов безумия; казалось, доктор перестал быть самим собой, уступив место некоему существу, которое и писало эти письма. И что означает это таинственное «новое направление», в котором стали продвигаться исследования? Определенно, это отрицательным образом повлияло на настроение доктора Стоуна. Не этим ли объясняется причина его сумасшествия — попыткой примирить свою «доброту» с новыми поставленными перед ним задачами, какими бы они ни были?

Далее в письмах наступил длинный перерыв, продолжавшийся не меньше шести месяцев. К июню 1945 года рассудок доктора Стоуна определенно помутился окончательно.

«Являюсь ли я богом? Думаю, что нет. Я никогда не хотел быть богом! Но наука делает нас Богом или, по крайней мере, богами: что нам остается после этого? Я пытался постичь истину, помочь, и с меня было достаточно этой скромной миссии. Однако ОНИ призвали меня и дали возможность делать то, что хочу. Они сделали меня БОГОМ! Они дали мне ВЛАСТЬ! Что значат жизнь и смерть для БОГА? Я поражал зло везде, где только его находил. Затем я обнаружил зло в своем сердце и расправился с ним без тени пощады, однако при этом я уничтожил самого себя. Умирая, я выяснил, что я не БОГ, а лишь человек. Я сожалею о том ребенке, которого мы потеряли много лет назад. Я сожалею о том, что меня не было рядом, когда это произошло. Я сожалею о том, что происходящее под микроскопом значило для меня больше, чем происходящее у меня дома. Я сожалею обо всех тех обидах, которые причинил тебе. Дорогая, прости меня. Я никогда не собирался стать БОГОМ».

После этого были еще два письма. Похоронное извещение из министерства обороны:

"Миссис Дэвид Стоун.

Дом 12, Друид-Хилл-Парк-драйв,

квартира 854.

Балтимор, штат Мэриленд.

Уважаемая миссис Стоун, министерство обороны с прискорбием сообщает вам о том, что ваш супруг Дэвид М. Стоун, майор медицинской службы Вооруженных сил США, скончался после тяжелой непродолжительной болезни 23 июня 1945 года на своем боевом посту, в медицинском исследовательском центре в Фивах, штат Миссисипи.

Майор Стоун внес неоценимый вклад в дело общей победы над врагом, и мы сожалеем, что он не дожил до окончания войны.

Примите самые искренние соболезнования.

С уважением,

Джордж: К. Маршалл,

Председатель объединенного комитета