Возле стойки бара толпились водители, пожилые шахтеры и коммивояжеры. Молодая парочка, припарковав прицеп, зашла выпить пива и принять душ. Джек сел за столик и заказал бифштекс. Вскоре пожилая барменша принесла мясо — оказавшееся жестким как подошва. Джек отложил вилку и огляделся. Молодые люди сидели за столиком в углу. Тишину нарушал только звон посуды да негромкий обмен репликами у стойки.

Вдруг воскресла давняя паранойя, и Джек принялся рассматривать посетителей в поисках татуировок, забыв, что все уже позади, а он переводчик из большого города, который искал нечто несуществующее.

В сознание вклинились обрывки фраз:

…Бывают вещи и почуднее…

…Двое парней — когда море высохло…

…Мертвые, говоришь?..

…Уже давно…

Джек хотел спросить у этих людей про Бет, но в таких местах не запоминают лица. Здесь кто угодно пройдет незамеченным — будь то наемный убийца или сумасшедший, цыган, пьяница или творец чудес, чьи пути пересекаются на краю пустыни и не оставляют после себя ничего, кроме фонтанчика пыли. Просто исчезают в волнах песка.

* * *

Утром он забрал манускрипт, выпил кофе, заправил «ситроен» и двинулся дальше, на северо-запад. Вокруг него вздымались песчаные дюны, напоминавшие трупы великанов, машина ныряла и раскачивалась. Джек представил себе, как Бет лежит там; он видел ее лодыжку или сгиб локтя, припорошенный красной пылью.

Он ехал по битуму и асфальту, по проселочным дорогам, усыпанным гравием. Дюны вздымались и опускались с математической правильностью. Заборы с трех сторон огораживали ничто. Там стояли знаки — настолько изрешеченные дробью, что их невозможно было разобрать. И на сколько хватает глаз — соленые или высохшие озера, глина, белый и красный песок, похожий на мрамор.

Иногда Джек останавливался и проходил несколько метров пешком, понимая, что если он потеряет машину в дюнах, то уже не найдет. Он разглядывал пыльную высохшую траву и чувствовал, что в любой момент может увидеть знакомую веху и понять, где он. Он осматривал дюны и тени, которые исчезали где-то на периферии зрения. Джек возвращался к машине, обливаясь потом, и снова садился за руль.

Глядя на манускрипт, он выискивал то, что, как ему казалось, уже знал, пока на поверхности вновь не выплывала истина. Джек приучал себя видеть ее без прикрас, хотя почти не думал об этом. Его мысли занимало письмо Кирка, почти такое же старое, как манускрипт, и слова, сказанные ему безумцем на горе Кармель. Ни цели, ни плана — лишь смысл и понимание, подобное стенам вокруг пустого места. Вот что это. Это и есть правда в последней инстанции.

Все перекрестки выглядели одинаково. Джек смотрел на солнце и пытался найти север, изучал каждое пересечение дорог, чтобы узнать его в следующий раз, хотя и не думал, что проедет здесь когда-нибудь еще. Ему не важно куда, главное — ехать.

* * *

В тех местах, где между городами пролегали сотни миль, дюны поднимались все выше, а соленые озера становились все шире, народ смотрел на него с удивлением. Джек сидел в углу бара, жевал черствые сандвичи, запивая их крепким пивом и отсчитывая последние деньги, время от времени прислушивался к разговорам и ронял намеки:

— Внутреннее море? С чего они взяли?

— Пустыня полна миражей. Видишь на горизонте воду, но дойти до нее не можешь.

— Что, если однажды там действительно было море? Разве ничего не осталось? Какая-нибудь… я не знаю… пристань, стапель, волнолом…

— Эх, горожане…

У них были свои легенды. Летчики-испытатели, у которых сдают нервы, думают, что летят вниз головой и вот-вот рухнут в океан, а эти люди падали в песок. Шахтеры досуха выкачивали нефть, затем спускались вниз, чтобы поглядеть на сверкающие недра земли, и с тех пор бродили по пустыне, глотая пыль. Дождя здесь не было уже тысячу четвергов. В этих местах Джеку не могли сказать то, что он хотел знать.

— Ты проделал долгий путь — чего ради?

— Я сразу подумал, что ты псих, как только тебя увидел.

Джек действительно казался сумасшедшим — с диким взглядом, жесткими от пота и пыли волосами, высохшей и загоревшей до черноты кожей, заросшим колючей многодневной щетиной лицом, в стоявшей колом от соли одежде. Картину дополняли его необычные вопросы и патологическая подозрительность.

Ничего не узнав в одном месте, он ехал дальше, искал на берегах, останавливался у проволочных заборов и распахивал калитки. Пути назад нет, и Джек не собирался возвращаться.

Он выслушал множество самых невероятных слухов и легенд о первопроходцах пустыни, искавших внутреннее море и заживо сгоревших, когда кожа слетала с них как бумага.

Наука девятнадцатого века была слишком примитивна для того, чтобы исследовать эти легенды, да и не принимала их всерьез. Но в пустыне считали — считали до сих пор, — что первопроходцы утонули.

Наконец он нашел это, после долгих дней — или недель — странствий. Солнце садилось, когда он подъехал к проволочному забору, который тянулся не более чем на тридцать футов по обе стороны дороги. Калитка была распахнута настежь. Асфальт подъездной дорожки, обрывавшейся шагов через сто, истерло ветром и песком. Джек почувствовал, что колеса уходят в песок, и осторожно нажал на акселератор.

Издалека сооружение походило на буровую вышку, но неправильной формы и неправильного цвета — лилово-оранжевого, как небо. Джек продолжал давить на газ — спускалась ночь, и он не мог ждать до утра. Дорога становилась все мягче, из-под колес во все стороны летел песок — пришлось остановиться.

Он вскарабкался на крышу машины и огляделся. Горизонт был почти неразличим — идеальный полукруг. За его спиной осталась дорога, заканчивавшаяся у ворот; впереди — разорванный закат. Джек видел самого себя как будто с огромной высоты — в голой пустыне, где только ворота, дорога, машина. Небо из золотого становилось черным.

Эта штука поднималась вверх футов на девяносто, точно палец великана. Ветер содрал с нее побелку почти полностью, и в проплешинах виднелся грубо отесанный камень. Стеклянный купол уцелел, над ним торчали линзы. Здание стояло на скалистом пригорке, который выдавался из песка. Камни полого уходили в море песка, тянувшееся на запад, и образовывали что-то вроде береговой линии. Дюны были почти белыми, как и пляж.

Маяк слегка накренился, словно покосилась его каменная опора. Ржавая железная дверь была заперта на замок, но легко снялась с петель, когда Джек взялся за ручку. На генераторе в нижнем ярусе маяка, рыжем от ржавчины, будто воздух был насыщен солью, он разглядел цифры «1976».

Джек с трудом вскарабкался наверх, прижимая к себе сумку; наклон маяка его беспокоил. Ступеньки были совсем не истерты, как будто никто по ним не ходил. Он вспомнил гладкие, закругленные камни в склепе и исповедальнях церкви. Их церкви. Джек больше не чувствовал ни жажды, ни усталости, как будто и не ехал целыми днями через пустыню. Сердце гулко бухало в груди, пока он взбирался, но вовсе не от напряжения.