– Трон лучше поднять на помост, необязательно постоянный, проще обойтись дощатым, правда, потребуются ковры или хотя бы черное сукно.

– Поверь, я ценю твою тактичность, но я договорю. Окажись я права, я бы сделала все возможное, чтобы поддержать вашу ложь хотя бы до осени, ведь известие о гибели Ворона окрылило бы наших врагов. Ну и все эти перестановки с наследованием пришлись бы страшно не вовремя.

– Зачем пугать себя задним числом? – «не поняла» Арлетта. – У тебя и так уйма дел, ты хотя бы представляешь, сколько Лучших Людей придется принимать?

– Примерно, – герцогиня задумчиво приоткрыла одну из четырех дверей. – Ты права, лучшей тронной не найти. Мы выходим из личных комнат, регентский совет и самых заслуженных устраиваем справа и слева от возвышения, остальные прекрасно встают в первой комнате анфилады… Арлина, я была на тебя страшно обижена за маму, но теперь понимаю: это я тебя оскорбила своим недоверием. Ты всего лишь ответила, пусть и зло. Очень зло, Арлина.

– Мне жаль, но мне в самом деле пришла в голову такая мысль. Другое дело, что, не выведи ты меня из себя, я бы сдержалась. Все-таки я слегка разучилась быть Рафиано, а хоронить Рокэ после всего, что на него свалилось… Нет, я знаю, что это добрая примета, но мне она не нравится.

– И мне. Ты меня прощаешь? Ведь я тебя простила.

– Разумеется. – Алиса обожала примирения и извинения из-за мелочей. Зло покрупнее, или то, что она считала таковым, королева не забывала никогда. – Увы, пролитое вино в бокал не вернуть. Чем дольше я думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что королева решила пожертвовать ничтожным королем. Во имя королевства и немного во имя любви. Я тогда не обращала внимания на взрослые дела, но как нам читали Лахузу, запомнила… «Ничтожество отбрасывает тень, в которой прирастают ядом жабы». С моего места, а сидела я рядом с Одеттой, августейшая семья была видна отлично. Взгляд, брошенный при этих словах ее величеством на супруга, мне в память просто врезался.

– Я не хочу в это верить, Арлина! Не хочу, но смерть отца Талиг в самом деле пережил безболезненно, это заговор против законного регента породил два мятежа и то безумие, которое мы сейчас останавливаем, мама бы такого не допустила. Были бы живы все – и твой Арно, и несчастные Эпинэ, даже глупышка Одетта… Ты ведь знаешь, что с ней случилось?

– Нет.

– Нет? Хотя, конечно… Тебя всю жизнь оберегали от неприятных известий.

– Что случилось с Одеттой?

– Она пыталась защищать память Катарины, ее утопили, так жаль…

– Да, очень. – Вот так и бывает… Рыданья над дохлыми птичками, кудахтанье над внучкой – и поступок, на который не всякий рыцарь отважится. – Может быть, вернемся к нашему разговору?

– Ты бываешь удивительно бесчувственной, но как хочешь. То, что Алва жив, заметно улучшает наше положение и дает какое-то время, но союз, подлинный союз севера и юга, необходим по-прежнему. Я могу повторить свои доводы.

– Не надо.

– Рудольф думает так же, как и я, но он прежде всего жалеет Фриду. Он жалел ее и в первый раз, а теперь винит себя в несчастье дочери и хочет видеть её счастливой. Ты не думай, он крайне высоко ценит Лионеля, он даже был готов, если бы Рокэ не вернулся, передать ему Талиг, но не Фриду. Видишь, как я откровенна.

– Вижу. Ты не оставила мне выбора. Я против этого брака, Геора. Подобный союз должен заключаться либо по взаимной любви, либо по взаимному равнодушию. Когда любовь сталкивается с равнодушием, летят искры, а поджигать Талиг сейчас даже опасней, чем год назад.

– О какой любви ты говоришь?

– С уверенностью я могу сказать лишь о ревности. Урфриду я едва знаю, но она неожиданно прислала мне письмо, по большому счету пустое. За одним исключением – тогда еще маркграфиня предостерегала меня против матери и дочери Арамона. Я провела в их обществе довольно времени, чтобы понять: обвинения беспочвенны. Единственным разумным объяснением для этого письма является сплетня, возникшая после дуэли Лионеля с сыном Манрика. Урфрида ревнует, а значит, она никогда не уживется с человеком, который, по мнению баронессы Капуль-Гизайль, не имеет сердца.

– И ты с этим согласна?

– В известном смысле. Лионель никогда не свяжет себя с ревнивицей. К счастью для нее.

– Спасибо, Арлина! Спасибо за откровенность… Я не знала об этом письме, и я думала о Талиге и о том, что наши дети смогли бы взвалить на себя эту ношу, не став при этом несчастными. Дам Арамона взялся опекать Эрвин, он не знал, что у них уже есть покровители.

– Разумеется, – позволила себе удивиться Арлетта. – Рокэ не имеет обыкновения бросать на произвол судьбы тех, кто оправдал его ожидания, а Луиза Арамона сделала много больше, чем от нее ждали.

…найти хорошего человека, – заключила в последний миг вспомнившая о дочкиной подружке Луиза и выдернула онемевшую руку из не заметившего этого озера. Капитанша попыталась достать из кармана плаща платок, и тут до нее наконец дошло, что у корячащейся на обледеневшем валуне дуры шансов утонуть побольше, чем было по осени у графини Борн.

Пожелав себе под нос поумнеть хоть на старости лет, госпожа Арамона огляделась. Кругом, как и следовало ожидать, было пусто и морозно. Сидеть и ждать, пока о ней спохватятся, и пока до кого-то допрет проверить следы в парке, можно было долго, куда дольше, чем позволял усиленный влагой холод. У отправленных на поиски слуг будут все шансы обнаружить еще один труп, но множить число жертв лабиринта капитанша не собиралась. Как и выказывать себя полной дурой.

Кое-как обтерев негнущуюся руку, Луиза торопливо сунула ее в перчатку, и неудачно – растревоженная ранка отозвалась резкой болью, от чего стало еще страшней и обидней. Чудом не взвыв в голос, женщина попыталась встать, но колени и спина не слушались, а подошвы и перчатки так и норовили соскользнуть со словно бы сжавшегося валуна. Пляшущие по телу камня голубоватые блики больше не манили, они пугали, но нужно было выбираться, и чем скорее, тем лучше. Вторая попытка встать чудом не закончилась падением, теперь госпожа Арамона знала точно, что случилось с сестрой Ирэны, наверняка тоже полезшей загадывать… Урожденная герцогиня Придд не позволит себе подоткнуть юбку, встать на четвереньки и поползти к берегу, даже если ее видит лишь пара уток. Урожденная герцогиня Придд изящно оступится и утонет, не погрешив ни на волос против приличий, но Луиза Арамона хочет жить, и пусть на нее пялится вся местная нечисть! Капитанша выпуталась из плаща, подоткнула изрядно подмокшее платье вместе с зимней рубашкой и попыталась развернуться. Одна нога поскользнулась, но вторая и руки не подвели, теперь Луиза смотрела на берег, к счастью или наоборот, по-прежнему пустой. Двигаться было страшно, но холод торопил не хуже шпор. Женщина выдохнула облачко пара и поползла, старательно ощупывая дорогу; она не имела права на ошибку, она не ошиблась, оставалось подняться и шагнуть на берег или… слезть в ледяную воду. Горячка тоже убивает, но разбитая голова делает это верней, к тому же простуду можно спугнуть, если хорошо растереться и выпить горячего вина с медом. Осторожно сев на ледяной камень, Луиза спустила ногу в воду и тут же нащупала дно, вот теперь рывком встать – и к берегу, тут три шага, не больше!