А сам ноябрь начался с нового события для всего города — к нам привезли очень ценный экспонат из национальной галереи. Плановая передвижная экспозиция, организованная Паризуанским управлением культуры и посвящённая двухсотлетию победы в Двухсотлетней войне. Правда, кто кого победил, до сих пор непонятно, потому что в результате почти двух веков непрерывных воинских конфликтов франки отстояли свою независимость, но лишились всех колоний. Тем не менее событие эпохальное и общественно значимое…

Выставка разместилась в нашем маленьком городском музее. Честно говоря, даже не знаю, что там выставлялось, мне оно никогда не было интересно. В штате охранников музея было всего двое, и они дежурили поочерёдно. Поэтому организаторы выставки обратились в наше управление с просьбой выделить двух сотрудников для помощи музею в виду особой ценности привезённых экспонатов. В принципе это правильно и разумно. К кому же и обращаться, как не к полиции…

На это дело шеф отправил Чунгачмунка и меня. Индейца, потому что ему нужна была практика, он работал у нас, чтобы освоить профессию, и всё время «рвался в бой». Это вполне устраивало и Базиликуса: больше рук, оперативнее работа участка и ленивого капрала Флевретти, потому что, если бы не Чмунк, всей этой беготнёй пришлось бы заниматься ему. А он предпочитал только ту работу, что не заставляла вставать из-за стола и хоть как-то напрягаться.

Ну а я, как вы понимаете, был обязан участвовать по-любому, что в принципе лично меня вполне устраивало. Предложи мне проводить все дни приклеенным к креслу перед компьютером со стаканом томатного сока в руке или сидеть в кабинете шефа с газетой и объедаться пончиками, я бы, наверное, сошёл с ума от скуки. Всё-таки служба полицейского подразумевает свежий воздух, ночные дежурства, погони за преступниками, стрельбу и ежедневную дозу адреналина.

Хотя в столице с этим был явный переизбыток, в результате чего я и попал в Мокрые Псы. Как мне потом признался комиссар Базиликус, я был «спущен» в провинцию за излишнюю ретивость. Что, впрочем, является отличительной чертой всех славянских чертей, а уж чертей из Полякии вдвойне — пся крев! Ну, собственно, гордиться тут нечем, но себя не переделаешь…

Простите, отвлёкся. Начну с того, что именно привезли к нам на выставку. Ни много ни мало как знаменитый шлем короля поддатско-норманского Оттодонта Третьего Свирепого! Шлем представлял собой обычную кожаную шапку с железным обручем вокруг лба, на котором была укреплена изящная золотая корона с шестью изогнутыми рогами. Уж не знаю, какую она имела историческую ценность, не мне об этом судить, однако одного золота и драгоценных камней, которыми всё это было украшено, хватило бы на два-три года безбедной жизни на самом дорогом курорте Лазуритового побережья. Поэтому к охране мы подошли серьёзно.

Шеф приказал нам с Чмунком взять с собой табельное оружие, по две пары наручников, дополнительную резиновую дубинку, набор гранат (две противопехотные, одну противотанковую), ножи морской пехоты, баллончик с нервно-паралитическим газом и четыре отравленные ириски. Конфеты обычно использовались профессиональными шпионами для обезвреживания агентов противника за мирным кофепитием. Чем они могли помочь в охране музейного экспоната — непонятно. Но полная готовность есть полная готовность!

Чмунк дежурил с семи утра до обеда, после обеда была моя смена. Я пришёл за полчаса до назначенного срока, внутри была куча народу. Мне с трудом удалось пробиться к теловару сквозь плотную толпу, к тому же музейные охранники вдруг решили показать власть, дважды проверив моё удостоверение и полицейский значок. Пришлось в довольно жёсткой форме напомнить, кто они, а кто я, пригрозив в следующий раз не закрывать глаза на пьянство кое-кого из них в баре. Горгул сделал непроницаемое лицо, но тем не менее уступил мне дорогу.

А второй охранник, во время нашего разговора постоянно почёсывающий себя за ухом, махнул рукой и каким-то порыкивающим голосом протянул:

— Да ладно тебе, не такие уж они плохие ребята, эти полицейские.

— Сам знаю, — огрызнулся горгул. — Твоя смена закончилась, дружочек, вот и иди домой, попей пивка, погрызи косточку. Да не проспи, как в прошлый раз, я не обязан ждать тебя всё утречко.

Охранники везде одинаковы, подумал я, не ввязываясь в пустые разборки и протискиваясь мимо них в главный выставочный зал.

— Как обстановка? — кивнул я вождю, по-военному прикладывая два пальца к виску.

— Всё тихо, брат Блестящая Бляха.

— Да уж, тишиной здесь и не пахнет, — улыбнулся я, рассматривая толпящийся вокруг редкостного экспоната народ. — Никто не проявлял повышенного интереса?

— Многие дышали неровно. Были те, кто пускал слюну. Трое вслух сказали, что хотели бы забрать эту драгоценность в свой вигвам. Но это были лишь хвастливые речи, настоящий охотник берёт, не спрашивая разрешения.

— Согласен. Ну что ж, пост принят, можешь идти отдыхать. Да, и загляни к шефу. Он хочет получить отчёт о дежурстве сразу же. Всё-таки это серьёзное общественное мероприятие.

— Хук, брат мой! Если понадобится помощь, ты знаешь, что мой томагавк давно не пробовал крови.

— Искренне надеюсь, что и сегодня мы обойдёмся без него, — пробормотал я себе под нос, изо всех сил пряча улыбку. Просто не хотелось обижать товарища, Чунгачмунк всегда относился к таким вещам очень серьёзно.

Индеец ушёл, а я, заняв позицию поудобнее (шлем в поле максимального обзора), при этом никому не мешая и оставаясь незаметным, следил за экспонатом и посетителями выставки, прислушиваясь к разговорам.

— Ух ты, сколько золота!

— Мне бы хоть один такой рог обломать…

— Здесь офицер, он тебе живо твои рога пообломает.

— А, это тот, приезжий. Да, с этими славянами лучше не связываться.

— И не говори, варвары…

У меня действительно возникло жгучее желание обломать рога обоим. Но не хотелось делать из клинических идиотов святых мучеников. Пришлось ограничиться предупреждением — коснуться левой рукой кобуры пистолета и показать клыки. Болтуны мигом исчезли из поля зрения, делая вид, что они вообще немые.

Остаток дня прошёл примерно за той же пустопорожней болтовнёй рядовых посетителей, которых к вечеру не убавилось, а даже стало больше. Поэтому время посещения выставки, ввиду того что она была всего один день, решено было продлить до восьми вечера, несмотря на то что сам музей в обычные дни работал до пяти. Наконец все начали расходиться, после семи вечера это были уже скорее случайно забредшие прохожие, удивлённые тем, что музей открыт, чем специально пришедшие посмотреть на корону горожане. После половины восьмого зашёл только один интересующийся — медведь-оборотень. Но при виде меня он забормотал, что просто ошибся адресом, решив, будто здесь бар и можно выпить. После чего, пошатываясь, быстро покинул музей.

Ко мне подошёл ночной охранник горгул.

— Ну что, кажется, пора закрываться…

— А корона? — не понял я. — Когда за ней приедут?