— Что привело вас ко мне, господин Иконников?

— Вы, очевидно, ожидали видеть моего папеньку?

Сергей Яковлевич не ответил.

— Нет, ваше сиятельство! — уверенно продолжил Иконников-младший. — Как это ни прискорбно, но я уже вполне извещен о тех печальных недоразумениях, кои возникли между вами… Отчего-то и почел своим непременным долгом, едва прибыв в Уренск, сразу же нанести вам визит.

Мышецкий спустился еще на одну ступеньку ниже, снял руку с перил лестницы.

— Впрочем, ваше сиятельство, — закончил Иконников, — я могу и уйти, ибо мой папенька сделал все, чтобы имя Иконниковых было для вас неприятным…

— Нет, отчего же? — ответил Мышецкий. — Вы столь искренни, сударь… Останьтесь!

Мановением руки Геннадий Лукич отказался от услуг горничной и самолично повесил свое пальто. Он был строен, красив и наряден. Держался скромно и независимо.

— Куда мне будет дозволено пройти? — спросил Иконников с легким поклоном. — Благодарю вас, князь. Я очень рад, что вы меня приняли…

Сергей Яковлевич провел его к себе:

— Как видите, я только еще устраиваюсь.

— Очень мило! Книги, которые я здесь вижу, лучшее украшение вашей комнаты. Как и моей, князь, тоже!

Осмотревшись, молодой миллионер заговорил о главном:

— Мой папенька живет еще старыми понятиями. Он не может уяснить себе, что в наше время обладание капиталом накладывает на человека и особые обязанности перед общественностью. (Мышецкий кивнул, соглашаясь.) Поверьте, что когда дело перейдет в мои руки, все станет на иные рельсы. Что же касается этих глупых рогаток поперек улицы…

Сергей Яковлевич быстро нахмурился, и Геннадий Лукич тут же его утешил:

— Нет, князь, вы можете не сомневаться: рогатки уже убраны мною. Относительно же церкви, которую мой папенька столь неосмотрительно взялся строить, то это вопрос губернского архитектора, и меня не касается. Я вообще против этой дурацкой традиции. Хватит нашим толстосумам отливать колокола — лучше бы они открыли читальню!

Сергей Яковлевич выслушал Иконникова и оттаял душою:

— Что ж, Геннадий Лукич, я рад вашему появлению в губернии. Вы приехали сейчас из…

— Прямо из Лейпцига, — подсказал Иконников. — Я рассчитался с профессорами и отныне свободен. На зиму думаю переехать в Москву, чтобы не зажиреть здесь, а пока…

— Вы окончили университет?

— Уже третий, — без похвальбы ответил Иконников. — Было лишь трудно в Женеве — среди русских. Когда же я оторвался от дорогих соотечественников, то стало легче, и я быстро сдавал экстерном.

— Русских сейчас много за границей?

— О да! Европа просто кишит русопятыми. Они бестолковы и поразительно доверчивы. Особенно — наша знать…

Их позвали к обеду, и Геннадий Лукич не отказался. В просторной столовой были открыты окна, через которые дом вице-губернатора наполняла далекая музыка, В зеленеющих ветвях деревьев чернели скворечни, высоко в небе плыл бумажный змей. Висла над городом белая мучнистая пыль.

— Моя жена, — представил Мышецкий гостю Алису. — Сделайте удовольствие — поговорите с ней по-немецки…

Алиса в этот день была необычайно мила. Чистые тонкие руки ее двигались над убранством стола — плавные и воздушные. Она кокетливо посматривала то на супруга, то на интересного молодого гостя.

— Я слышал, — говорил Иконников, — что вы, ваше сиятельство, намерены начать постройку в губернии элеватора.

— Хотелось бы, — помялся Сергей Яковлевич. — Зерно гниет в каких-то сараях… Элеватор поможет разрешить в губернии проблему весенних голодовок. Хотя бы отчасти!

— Если позволите, — предложил Иконников, — я согласен участвовать в этом благом деле. Деньгами, конечно.

— Буду только рад, — оживился Мышецкий. — Вся беда в том, что я не нахожу поддержки общественности. И потому ощущаю настоятельную необходимость обратиться к лучшей части российской интеллигенции…

Иконников быстро подхватил:

— Знаете, князь, у меня есть связи с Власием Дорошевичем… Для тех начинаний, которые вы предприняли, нужны средства, и пусть литераторы помогут в этом! Да и Столыпин…

— Петр Аркадьевич?

— Нет, князь, я имею в виду братца его — Александра Столыпина, он все крутится вокруг «Нового времени»… Можно потрясти и Яшку Рубинштейна — большой проныра!

— Я мыслю несколько иначе, — сознательно отгородился от этих имен Мышецкий. — Пусть писатели (именно писатели) издадут в фонд помощи голодающим литературно-художественный сборник. У каждого литератора всегда найдется в ящике стола вещица, которую он не удосужился пристроить. Пусть он ею и пожертвует!

— Пожалуй, — согласился Иконников. — Я уже ясно вижу этот сборник. На титуле скромно оттиснуть: «В помощь голодающим Уренской губернии». А название — краткое, объемное…

— Например — «Пустошь», — размечтался Сергей Яковлевич. — Это как раз отвечает сейчас моим замыслам… Немного беллетристики, разжиженной стихами. Кое-что из новостей в искусстве.

— Я могу написать о Баттистини, — сказал Иконников.

— А у меня, — обрадовался Мышецкий, — имеется статейка о винной монополии. Я думаю, что доля статистики, набранной хотя бы в петите, не помешает?

Подали жаркое и запотелый графин с водою (вино в доме Мышецких к столу не подавалось). Алиса переняла поднос от горничной.

— Однако, — заметил Иконников, — мы забыли о хозяйке…

Протягивая гостю тарелку, женщина задержала свой взгляд на нем и вдруг наивно проговорилась:

— Какой приятный загар у господина Иконникова… Верно, Serge?

— Угу, — ответил Мышецкий, занятый едою.

— Таково уж итальянское солнце, мадам. Почти всю зиму я провел между Ниццей и Миланом…

— О, тогда вы должны знать Ивонну Бурже? — напомнил Сергей Яковлевич. — С кем она сейчас?

Он сказал это и заметил, что Алиса насторожилась.

— Конечно же! — отозвался Иконников. — Ивонна Бурже в Европе — все равно что Конкордия Ивановна Монахтина в нашем Уренске… Кто же ее не знает? Сейчас она, кажется, попала в лапы бакинскому Манташеву. Он уже купил ей два бесшумных электрических автомобиля — иначе не пускают на Елисейские поля. Меня Ивонна заинтересовала как бесподобная куртизанка. Но секретарь ее потребовал только за один разговор с нею пять тысяч франков!

— И вы… согласились? — почти с ужасом спросила Алиса.

— Безусловно, мадам, — ответил Иконников. — Такое диво, как Ивонна Бурже, выпадает один раз на все столетие. Чтобы продлить удовольствие, я даже купил для нее кольцо с жемчужиной, но Ивонна сказала, что я не знаток жемчуга.

— А как поживает Рауль Гинцбург? — спросил Мышецкий.