— О, этот еврей по-прежнему яро пропагандирует русскую музыку. Сам пишет оперы — наиглупейшие, но зато в них встречаются такие слова: «изба», «лакей», «квас», «барыня»… Очень желает залучить к себе Федю Шаляпина! В царстве рулетки Гинцбурга иначе и не зовут, как «русским бароном»…

— А вы не пробовали играть?

— Нет, князь. Я не признаю никаких азартных игр…

Мышецкий вспомнил, как обчистили, благодаря ему, великого князя Алексея Александровича, и весело рассмеялся.

— О чем ты, Serge? — спросила Алиса.

— Просто я вспомнил креветок в ресторане «Резерв», — приврал он тут же. — А вы помните, Геннадий Лукич?

— Ну как же! — охотно откликнулся Иконников. — Кстати, их высочества отныне там не обедают. Знаете (в сторону Алисы), там эдакие малюсенькие не то лангусты, не то омары… Но удивительно вкусные!

— Да-да, — поддакнул Сергей Яковлевич.

— Так вот, мадам (снова к Алисе). Наш августейший заинтересовался способом их приготовления. Ему показали большой чан, в котором клокотало что-то невыразимо противное…

— Что это есть такое? — спросила Алиса по-русски.

— Его высочество, мадам, великий князь Алексей Александрович, как и вы, тоже спросил — что это такое? И ему ответили, что эту бурду заварил еще прадедушка нынешнего владельца, с тех пор они только добавляют туда воду. И никто так и не знает — что же это именно такое? Его высочеству стало… худо, мадам.

Так-то вот, в легкомысленной болтовне, Сергей Яковлевич немного отвлекся от губернских неурядиц, и когда Иконников ушел, Алиса спросила:

— Serge, что ты скажешь об этом господине?

— Что? Не знаю, как тебе, но мне он… понравился.

Подумал — и заявил решительно:

— Во всяком случае, Иконников — человек нашего круга, и я буду рад, если он станет бывать в нашем доме…

В цепочку событий будущего нежданно-негаданно включилось еще одно звено.

Сцепит оно или расцепит?..

7

Еще из-за двери он услышал разговор чиновников:

— А в Стамбуле-то, господа, конституция!

— Эка! А у нас, батенька, зато — проституция. И сколько угодно-с. На любой вкус… Турки-то еще позавидовать могут!

Мышецкий толкнул двери присутствия, и орава чиновников, с грохотом двигая стульями, покорно поднялась перед ним.

— День добрый. Садитесь, господа… Что слышно от его сиятельства султана Самсырбая?

От его сиятельства ничего не было слышно. Затих султан, даже подарки перестал слать. «Ну что ж, — решил Мышецкий, — придется тряхнуть его еще разочек!» Под окнами губернского правления проехал цыганский табор. Сергей Яковлевич сразу же распорядился через Огурцова:

— Созвонитесь с полицией: цыган остановить и выдержать в карантине… Борисяк знает!

В полдень на вокзал железной дороги было доставлено из уезда мертвое тело землемера, проводившего — по указанию Мышецкого — нарезку участков для поселенцев. Землемер лежал на платформе, раскинув ноги в сапогах, заляпанных глиной; кто-то из путейцев обсыпал его зацветающей черемухой.

Первой мыслью Мышецкого было — немцы. Но рассыльный солдат принес длинную киргизскую стрелу, завернутую в синюю сахарную бумагу.

— От генерала Аннинского, — доложил солдат.

На бумаге, в которую была завернула стрела, шла броская надпись самого генерала: «Этой стрелой был убит ваш землемер. Разберитесь сами».

— Лошадей! — гаркнул Мышецкий.

В полчаса он домчал до Кривой балки, выскочил из коляски. Ну, так и есть! На месте стоянки султана только пересыпался под ветром пепел костров да белели в траве обглоданные кости баранов.

А дальше тянулась голая, жирно взбухавшая под солнцем равнина степи. И — никого…

— Назад! — крикнул Мышецкий, вскакивая в коляску. Вихрем ворвался в свой кабинет, грыз ногти от бешенства.

— Кобзева сюда… быстро!

Пришел Иван Степанович:

— У вас все готово к отправке людей?

— Да, князь. Вагоны проветрены и…

— Так начинайте! — распорядился Сергей Яковлевич. — Завтра я сам прибуду на место… Сразу же пахать и сеять. Отстраиваться будут потом. Не до этого сейчас!

Явился из казенной палаты Такжин:

— Ваше сиятельство, позволю себе заметить, что для передвижения переселенцев полагается на душу две десятых копейки. А вы исходите, как это усматривается из ведомости, из четырех десятых на одну прогонную версту.

— Да о чем вы? — вскипел Мышецкий. — Дело идет о тысячах пудов хлеба, а вы суетесь ко мне со своими погаными полушками! И слушать не буду, оставьте меня…

Потом, уже наедине, подумал: «Когда же решится выздороветь Симон Гераклович? Вот хитрый старец: оставил меня в такой момент. Хоть бы поскорее забрали его в сенат!»

Совсем неожиданно появился Атрыганьев.

— О! — приветствовал его Мышецкий. — Как раз кстати… Я слышал, Борис Николаевич, что вы недавно навещали его превосходительство?

— Да, я лишь сегодня вернулся из Заклинья.

— Ну, и как здоровье Симона Геракловича?

Атрыганьев хитренько сожмурился:

— Вы же и сами понимаете, князь, что выздоровление его превосходительства зависит только от вас. Освободите Уренск от переселенцев, подождите, пока не передохнут холерные, и Симон Гераклович снова приступит к делам.

— А как с его назначением в сенат? — намекнул Мышецкий.

— Ждет со дня на день. Пока не слышно…

Вспомнив о Додо, Сергей Яковлевич, все время думал — скажет о ней Атрыганьев или же промолчит?

И предводитель дворянства Уренской губернии не вытерпел — сказал:

— Сергей Яковлевич, а какая у вас сестрица! Просто — чудо-женщина. Аспазия, да и только!.. Я случайно узнал, что в номерах остановилась княжна Мышецкая, был удивлен и счел своей обязанностью… Как предводитель дворянства! Но, боже мой, какая обаятельная женщина!

«Дурак, — подумал Сергей Яковлевич. — Она давно уже Попова, записана в гильдии, и ты не суйся в этот клубок, иначе все твои фарфоровые горшки и часики пойдут с молотка…»

Однако же он вежливо ответил:

— Я очень уважаю и ее мужа, господина коммерции советника Попова. Думаю, что он тоже вскоре приедет в губернию.

Сизоватые от частого бритья щеки предводителя обмякли.

— Евдокия Яковлевна, — добавил Мышецкий извинительно, — иногда любит называться по-девичьи княжною. Она утверждает, что смена имени всегда обновляет ей кровь…

Атрыганьев немного оправился от ошибки.

— Все равно, — твердолобо повторил он, — подобной дивы еще не видывали в нашем Уренске… А вы бы послушали, князь, как отзывается об Евдокии Яковлевне преосвященный!