– При чем тут ноги? Ты имеешь в виду туфли?

– Да при чем тут туфли? Я имею в виду именно ноги. Ты же помнишь, она в машине стонала, а видимых повреждений я не нашел… В чем дело, Ирина? – Я пожала плечами и потупилась. Не объяснять же ему картину, легкомысленно нарисованную разумом: мой муж в машине жадно шастает руками по ногам незнакомки, задирая серые брючины все выше и выше… – Я направил ее на рентген. Все было в норме, если не считать старого, давно сросшегося перелома – как она объяснила, травма при падении с лошади. Короче, боли оказались результатом самовнушения.

– Дима, – трагическим шепотом зашипела я, – хорошо, что ты ей не сказал о нашей поездке в Касимов. Она легко бы вычислила ее причину. А мы-то думали, что это молдаванка!

– Какая молдаванка?

– Ну та, что на даче нашей мамуле набор кастрюль сбагрила. За деньги, разумеется. Ты мне по телефону рассказывал.

– Ах, эта!.. Да какое отношение она имеет к данной истории? Их двое было. Одна по старым участкам ходила. Но вот что касается этой Екатерины… О том, что вы в отсутствии, она узнала только в понедельник, а ты говорила, что подозрительный художник объявился у соседей вашего летчика раньше.

– Да-а-а… Действительно… Что-то все опять становится непонятным… Слушай, а эта мадам случайно не оставила свои координаты? Может, ее у вас как-то зарегистрировали?

– Не было необходимости. Карту, конечно, завели, поэтому и фамилию пострадавшей запомнил, но карта осталась у нее на руках. Вот если бы было что-то серьезное, тогда… Меня другое интересует: каким образом эта Екатерина Михайловна Мошкина вычислила наш адрес, а наутро перед нашим выездом на работу оказалась здесь? Впрочем, вторая часть вопроса ни к чему. Осведомителей у дома хватает. На всякий случай, надо поинтересоваться завтра у дворничихи.

Я задумалась. Хотя чего тут раздумывать? Яснее ясного – в команду Суворова влез иуда. А по совместительству – убийца. Определенно – мужского рода. Если, конечно, его сообщница не Никита… Везли нас с Наташкой из его негостеприимного дома его люди. Либо кто-то из них проболтался, либо… Пока судить рано.

– А если позвонить Листратову прямо сейчас? – рассуждал Димка, надеясь, что я его внимательно слушаю. – Поздновато, конечно. Второй час ночи. И почему ты вечно влипаешь в какие-то сомнительные истории? Кроме того, сколько раз просил… требовал наконец – не смей ничего от меня скрывать! Неужели подумала, что я могу опуститься до ревности?…

Димка сел на своего любимого конька, можно было спокойно засыпать, что я и сделала. Но вскоре оказалась разбужена его возмущенным замечанием на повышенных тонах – видите ли, ради Суворова я готова горы свернуть, а к мужу – полное равнодушие.

Утром началась обычная суета, меня дважды незаслуженно обвинили в присвоении электробритвы. Я, в свою очередь, отыгралась на пропаже своего мобильника (до сих пор не пойму, почему положила его для подзарядки в хлебницу), и в добром расположении духа мы с Димкой спустились вниз.

Дворничиха Татьяна, как нельзя кстати, гонялась с метлой за опавшими листьями, опережая порывы ветра. Природа вспомнила, что бабье лето явно подзатянулось, и решила навестить порядок. Резко похолодало. Небо готовилось выжать из себя максимальный запас воды.

Бегая вместе с Татьяной, мы легко напомнили ей, что на прошлой неделе вечером какие-то женщина и мужчина интересовались нашей машиной.

– Все-таки решили продать? – Татьяна настойчиво пыталась отвоевать у ветра кучку листьев вперемешку с мусором. – Что, так и не позвонили?

– Не позвонили. – Димка слегка покашлял. – Танюша, может, все-таки припомнишь поточнее, как эти люди выглядели?

Опершись на метлу, дворничиха попробовала сосредоточиться, но тут порыв ветра разметал в стороны результат ее упорного труда, и стало ясно, что она ничего нового не скажет.

– Все нормально! – успокоил себя Димка, и мы спешно простились с дворничихой. Я уже опаздывала, да и замерзнуть успела. Следовало одеться потеплее, но после жарких дней как-то не верилось в стремительное похолодание. Особенно в теплой квартире.

Первые часы на работе пролетели, как одна минута. С трудом выбрала время прозвониться помощнику прокурора Листратову, чтобы вечером пригласить его в гости, и с раздражением восприняла известие: он будет позднее. Позднее мне сообщили, что он уже был, и будет еще позднее. Мобильник Листратова не отвечал.

«Значит, не судьба», – решила я после новой вспышки раздражения.

К часу дня наметилось «окно». Связалась с Натальей, и она обещала перехватить меня прямо у метро. Долго не могла созвониться с сыном, поздно спохватившись, что поездка к садовнику зависит от него. Мобильник Славки упорно был занят. Это уже позднее выяснилось, что мы названивали друг другу. Трубку зазвонившего городского аппарата сорвала со злостью, решив, что этот звонок наверняка сорвет все планы.

– Вам привет от внука лейтенанта Науменко, – раздался в трубке знакомый голос. – Вы мне запретили звонить по этому номеру, но у меня безвыходное положение…

– Немедленно дуй на Каширку. Через полчаса – в метро в центре зала.

– А можно?…

– Нельзя! – отрезала я и перевела дух.

На всякий случай прозвонилась Димке. Как и ожидалось, он был на операции.

Вылетела из кабинета, забыв в нем сумку, а в ней, соответственно, ключи от всех родных и служебных дверей, мобильник и еще кучу крайне необходимых вещей, включая деньги.

Секретарша, испуганная безумным видом, с которым я ломилась в закрытую дверь своего кабинета, мигом потеряла соображение и вызвала слесаря… А там время от времени названивали все телефоны, что не лучшим образом действовало на нервы. Когда испорченная стамеской дверь открылась, слесарь спросил, почему не воспользовались запасными ключами, аж в трех экземплярах хранящимися у охранников на проходной? Который раз по счету несчастную дверь ломаем?!

Вопрос, конечно, интересный… Только не вовремя был задан. Он настолько отвлек меня от главного, что я опять машинально захлопнула гостеприимно распахнутую дверь и… За запасными ключами бежать было некогда. Слесарь вздохнул, еще раз отжал стамеской замок и пообещал заменить его на амбарный.

Естественно, через полчаса я была не в метро, а только за проходной, где меня и встретил сын. Решив теперь по возможности ничему не удивляться, я сурово спросила, помнит ли он, где уже должен быть?

Отметив столь раннее проявление у меня склероза, он четко охарактеризовал не только место встречи, но и конкретный объект, который должен был там его ждать. То бишь я собственной персоной.

Запихивая на бегу в сумочку вываливающиеся детали ее внутренней аранжировки, я внесла коррективы:

– Не следует обзывать маму объектом. Мама – лицо одухотворенное… нет, одушевленное. Значит – субъект. Или субъектша.

– Какая разница? – обскакав меня на повороте, поинтересовался сын. – Кем бы ты ни была, но тебя там нет. Я у вашей проходной сорок минут без толку проторчал. А мог бы и поделиться новостями с невидимого фронта.