Старшего убру звали Афрам. Он был опытным солдатом, а значит, умел не только убивать.

Когда Карл пришел в себя в следующий раз, он уже лежал на медвежьей шкуре, брошенной прямо на землю у жарко горевшего костра. Он лежал лицом вниз, потому что из его спины по-прежнему торчал стилет Софии, но теперь Карл хотя бы не страдал от холода. Впрочем, не зря говорят, что у монеты две стороны. Согретый теплом, идущим от костра, Карл снова стал чувствовать боль, причиняемую глубоко засевшим в его теле клинком, и слабость, вызванную потерей крови.

– Очнулся? – спросил по-убрски кто-то невидимый Карлу.

– Да, спасибо. – Сил говорить у Карла не было, но молчать значило нарушить этикет.

– Ну раз очнулся, значит, шанс есть, – сказал тот же низкий рокочущий голос. – Меня зовут Афрам, а кто ты?

– Я Карл, – сказал Карл. – Но Молящийся за Всех Ишэль нарек меня Рогемом.

– Боец, – по-загорски повторил Афрам. – Хорошее имя. Кто поручился за тебя, Рогем?

– Владетель Нагум, – ответил Карл и добавил, вспомнив убрское вежество: – Мой друг и брат.

– Ты брат Нагума? – удивился Афрам. – Вот оно как!

Он помолчал немного, видимо, осмысливая услышанное, и заговорил снова:

– Я сделаю все, что могу, господин мой Рогем, но ты должен знать: я не лекарь и даже не коновал. Я солдат.

– Делай, что можешь, Афрам, – сказал Карл. – И пусть будет, как решит Всевышний.

Судьба, спросил он мысленно, что же ты молчишь?

– Если ты умрешь, – спросил между тем Афрам, – что еще мы можем для тебя сделать?

Хороший вопрос, мысленно усмехнулся Карл и неожиданно вспомнил о том, что тревожило его все это время, что было с ним и во мраке беспамятства, и тогда, когда, очнувшись в зимнем лесу, полз он к дороге, и теперь, когда лежал у убрского костра.

Меч.

И в тот момент, когда он вспомнил о мече, он вспомнил и еще кое-что, казалось, навеки канувшее во Мрак. Тревога о судьбе меча была настолько сильной, что, даже утратив сознание, а может быть, именно потому, что не мог он в беспамятстве мыслить рационально, Карл совершил то, что крайне редко позволял себе делать, находясь в здравом уме и твердой памяти. Пребывая во Тьме, Карл посмотрел сквозь нее и, конечно, увидел то, что страстно желало узнать его верное сердце.

– Далеко ли мы от Сиены? – спросил Карл, чувствуя, что силы покидают его.

– Час перехода верхом, – не задумываясь ответил Афрам.

Пять миль, перевел для себя Карл. Всего пять миль.

– На Старом валу в Сиене живет мэтр Антэ, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал твердо. – Он лекарь и мог бы мне помочь, если я доживу до утра.

– Утром он будет здесь, – пообещал Афрам.

– На площади Роз, – продолжил Карл, отчаянно сражающийся с телесной немощью, – стоит дворец. Он называется Ловчий Двор. Там остался мой меч.

Он замолчал, собираясь с силами для последнего броска.

– Хозяйку зовут София Цук, – сказал он наконец. – Она убила меня из-за меча. Меч у нее в спальне.

– Я убью ее, – спокойно сказал Афрам, выслушав Карла. – А меч вернется к тебе. Если ты умрешь, я положу его к тебе в могилу. А теперь терпи!

И Карл терпел. Как ни был он слаб теперь, единственное, что могли услышать убру, когда Афрам извлекал нож из спины Карла и прижигал рану, было мычание, раздававшееся сквозь прокушенную зубами губу.

9

Тьма сгустилась, обрела плоть и суть, и Карл понял, что он достиг конца «маршрута». Перед ним и вокруг него сплотился Великий Мрак.

Что дальше?

Имелось несколько способов выразить свое желание, но Карла вели сейчас интуиция, художественное чувство, охотничье чутье… Все, что угодно, только не разум, не логика, не расчет, и Карл полностью доверился своему таланту.

Негода?

Нет, яд негоды всего лишь проложил для Карла дорогу. «Маршрут», единожды проторенный отравой, сваренной из соцветий этого неприметного растения, открылся снова уже при помощи другого яда, гораздо менее известного, но не менее смертоносного – эссенции, полученной из корней негоды.

Инструмент.

Да, негода была всего лишь инструментом, и к тому, зачем пожаловал Карл во владения Тьмы, она отношения не имела.

Табачник?

Карл ощутил сомнение, но было похоже, что в этом квесте и Людо был тоже лишь инструментом, а не целью или указанием на цель.

Чет – нечет, да или нет. Простая игра в отгадки со своей собственной интуицией, которая, как оказалось, знает больше, чем он сам.

Мэтр Казимир?

Художественное чувство сказало: нет. Но тогда кто?

Альба?

Альба.

В этом имени был заложен двойной смысл. Альба?

Да, но не леди Альба, а лорд Альба, с которым Карл ушел на войну, а значит…

Петра?

Грудь сжало предчувствием постижения.

Петра… Нет, снова не женщина, а мужчина, не Петра Крагор, а ее муж, который…

Что?!

Из глубин памяти поднялся смутный образ: размытые пятна черного на светло-желтом… Буквы, слова, обрывок фразы: «Господарь Нового Города Альберт взял в жены даму Антонию…»

Вот как!

Если бы он мог сейчас закричать, он бы кричал – от ужаса, удивления… счастья? Да, вероятно, и от счастья тоже. Но Карл уже не мог кричать и не хотел, он только отметил то, что случайно всплыло во время поиска, и отодвинул в сторону. Это был ложный след. Не здесь, не сейчас. Когда-нибудь, если приведется…

Значит, все-таки Табачник?

Табачник, яд негоды, предательская стрела…

И эта тропинка тоже уводила Карла в сторону.

Людо, начал он новый поиск, и ряд начал выстраиваться сам собой.

Людо Табачник… Гавриель и его меч.

Меч. Но меч лишь условие, одно из возможных средств. Должен быть инструмент, хотя Виктория и утверждала обратное, вот только…

Яр?

Перед внутренним взором Карла прямо на фоне сгустившейся Тьмы возникла картина, казалось, давно вымаранная из памяти временем и туманом забвения.

Рука императора, лежащая на столешнице маленького столика, инкрустированного опалами и серебром. Рука, длинные сильные пальцы, на одном из которых надет массивный перстень с рубинами. Рубины. Солнечный луч, прошедший через высокое стрельчатое окно и отразившийся от цветных граней рассыпанных на столешнице камней, которыми играют пальцы Евгения.

Шесть первых камней, шесть крошечных кубиков с гравировкой по граням. Игральные кости императора Яра – Кости Судьбы?

Виктория ошибалась: не всякие кости могут быть брошены, как Кости Судьбы! Она…