слова. Он помнил, как переполошился, когда Райдер упомянул о такой возможности.

— Они не найдут меня, если я спрячусь у тебя на квартире.

— Нет, ты пойдешь к себе домой. Если ты будешь скрываться, это только возбудит подозрения.

— Я придумаю себе какое-нибудь алиби.

Райдер покачал головой.

— Они будут более строго проверять людей, у которых есть алиби, чем тех, у кого его не окажется. Большинство из тех, кого они будут допрашивать, не смогут предъявить серьезного алиби. Ты потеряешься в толпе. Скажи, что часть дня ты провел на прогулке, потом вздремнул или почитал, и постарайся не указывать время чересчур точно.

— Хорошо, я взвешу, что мне говорить.

— Ни в коем случае! Никаких репетиций. Постарайся не думать об этом.

— Я могу сказать, что узнал о похищении из сообщений по радио и пришел в ужас…

— Не надо. Не перегибай палку. Их все равно не будет интересовать, что ты думаешь по этому поводу. Помни, им придется проверять сотни людей. Не забывай, что ты только один из длинного списка.

— В твоих устах все звучит так просто.

— Это и есть просто, — сказал Райдер. — Вот увидишь.

— И все же я хотел бы поразмыслить над этим.

— Выбрось это из головы, — твердил ему Райдер. — Не думай ни о чем сейчас и тем более, когда дело будет сделано.

Он последовал-таки совету Райдера, и только сейчас вспомнил об этом впервые за последние недели. Проверка будет чисто формальной, успокаивал он себя. Я всего лишь один из сотен бывших служащих подземки. Я справлюсь.

Он слышал, как в ответ на вопрос шеф детективов вынужден был признать, что описания внешности скрывшегося преступника выглядят очень приблизительно. Слишком много противоречащих друг другу сведений, чтобы можно было составить достоверный фоторобот. Однако пассажиры были приглашены в штаб-квартиру полиции, чтобы просмотреть фотографии из полицейских досье. Лонгмэн едва не улыбнулся. На него нет досье. У полиции нет его фотографий!

Телевидение показало также несколько интервью с пассажирами. Сначала брюнетка, выглядевшая на экране гораздо старше, чем ожидал Лонгмэн. Затем театральный критик, который долго и многословно распространялся ни о чем. Потом двое чернокожих парней. Потом воинственный негр, который отказался отвечать на вопросы репортера, поскольку они не имели отношения к проблеме расовой дискриминации, а поднял вместо этого сжатый кулак и выкрикнул что-то, видимо лозунг, который вырезали при монтаже программы. Внезапно Лонгмэн испытал острый дискомфорт при виде лиц пассажиров. Они смотрели в камеру, а ему казалось, что они смотрят на него. Он выключил телевизор.

Пройдя на кухню, он вскипятил воду для чая. Плащ он так и не снял. Он сидел за кухонным столом, накрытым куском клеенки, и ел галеты, обмакивая их в чай. Потом он выкурил сигарету, и его поразило, что он, обычно куривший одну сигарету за другой, не испытывал до этого ни малейшего желания закурить.

Он вернулся в спальню. Включил радио, но выключил его, прежде чем лампы успели нагреться. Попытался прилечь, но тут же ощутил противную давящую боль в груди. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что это не сердечный приступ, а тяжесть поясов с деньгами. Он встал с постели и подошел к входной двери, проверил все три замка и, убедившись, что они заперты, снова вошел в спальню. Задернув как можно плотнее шторы, он снял пояса. Пачки с деньгами ровными рядами разложил поверх одеяла.

Уолтер Лонгмэн, подумал он про себя, ты стоишь полмиллиона долларов. Затем он повторил эту же фразу чуть слышным шепотом, и крик буйной радости вырвался было из его груди. Ему пришлось зажать рот обеими руками, чтобы сдержать его.

Анита Лемойн

В жизни Аниты Лемойн бывали мерзкие денечки, но этот стал, должно быть, самым отвратительным. Как будто похищения было недостаточно! Ей пришлось пройти еще и через два часа тоскливой процедуры опознания потенциальных преступников по фотографиям — парад грубых лиц, каждое из которых было для нее собирательным портретом всех тех кретинов, которые за свои вонючие доллары считали себя вправе претендовать на ее любовь или причинять ей боль.

Был уже девятый час, когда полицейские позволили наконец всем идти. Они вывалились группой из здания штаб-квартиры полиции и стояли в растерянности на тротуаре. В двух кварталах отсюда бурлила жизнь, двигался плотный поток автомобилей, но эта улица была пустынна и холодна.

Они стояли молча. Пьяница очухалась первой, подобрала свои лохмотья и нетвердой походкой затрусила в темноту. Спустя минуту воинственный негр еще раз оглядел присутствующих пренебрежительным взглядом и поспешно зашагал в сторону набережной. Только он и старая алкоголичка выйдут из сегодняшней передряги ничуть не изменившись, подумала Анита. Все это нисколько не затронуло их образа мыслей.

А что ее собственный образ мыслей? Вообще-то, мысль оставалась только одна: Анита, какого черта ты все еще торчишь здесь? Найди-ка поскорее такси, которое отвезет тебя домой. Горячая ванна с большим количеством специально выписанной из Парижа соли, а потом можно будет проверить, что там намотал телефонный автоответчик.

— Я даже толком не знаю, где мы находимся, — услышала она плаксивый голос мамаши, чьи чада стояли, позевывая, рядом. — Может мне кто-нибудь сказать, как отсюда добраться до Бруклина?

— Конечно, — отозвался старик. — Поезжайте подземкой. Это самый быстрый и, главное, безопасный способ.

Он хохотнул, однако желающих оценить его остроумие не нашлось. Некоторое время никто не двигался с места, пока двое парней, все еще державших в руках пакеты, с которыми их отправили много часов назад, не пробормотали что-то на прощание и не удалились.

— Прощайте, мальчики. Желаю удачи, — напутствовал их старик.

Парни повернулись и помахали им, прежде чем исчезнуть.

— Да, совершенно необычное приключение, чтобы не сказать больше.

Театральный критик. Она даже не взглянула на него. Сейчас он предложит ей взять одно такси на двоих, затем пригласит куда-нибудь выпить. Без вариантов. Она отвернулась, и в лицо ей ударил холодный ветер, который сразу же проник под юбку. Не хватало только застудить придатки, раздраженно подумала Анита. Ты же не сможешь работать! И она снова подставила ветру спину.

— Слушайте, у меня идея, — заговорил опять старик. — Пройдя вместе через такое испытание, неужели мы вот так расстанемся навсегда. По-моему, это будет неправильно…

Несчастный, одинокий человек, подумала Анита. Ему так страшно умереть одному, без единой родной души у изголовья. Она еще раз оглядела эти лица: ни одно из них не доживет в ее памяти до завтрашнего утра.

— …встретимся через год. А может быть, даже через полгода?

Она медленно пошла в сторону набережной. На углу следующей улицы ее нагнал театральный критик. Он наклонился и попытался