– Ты как будто ищешь повод всех ненавидеть.

Вернулся Гейдж с напитком для Коула.

– Прошу меня простить, – холодно сказала Оливия, – мне нужно проверить, как дела у Джейсона и готов ли он подавать ужин.

Она направилась в кухню. Спина выдавала напряжение. Коул снова заметил легкую хромоту.

«…закутана только в вонючую медвежью шкуру и джутовый мешок. На ней были дорожные ботинки на босу ногу. В руке она несла ружье. Женщина сильно обморозилась, была вся в синяках и порезах, говорила какую-то чушь. На шее у нее была крепко завязана обтрепавшаяся веревка. Это была Сара Бейкер, чудесным образом выжившая…»

Он бездумно потягивал виски, глядя, как за Оливией закрывается дверь кухни.

«Отлично, приятель. Этот раунд ты точно проиграл. Попал в молоко. Умеешь ты вызывать доверие».

Бертон тоже смотрел на дверь, за которой скрылась Оливия. Он встретился взглядом с Коулом, и что-то темное и злое промелькнуло между ними.

Майрон сидел во главе стола, словно больной старый ворон, глаза у него ввалились и затуманились от лекарств, алкоголя, болезни или всего этого, вместе взятого. Старик сгорбился над своим ужином. Казалось, он был в странном настроении. Его взгляд все время метался между Оливией, Коулом, Тори и Бертоном. Да и пил Майрон в этот вечер больше обычного. В нем что-то изменилось. Оливия как будто слышала тиканье метафизических часов, пока за окном завывал ветер, подгоняя буран.

Коул сидел справа от отца. Гейдж занял место рядом с Оливией. Тори сидела наискосок от нее. Девочка, кипя от ненависти, теребила угол льняной салфетки.

Оливия почувствовала себя виноватой. Она посмотрела на Коула. Он наблюдал за ней из-под темных ресниц, пока ел и запивал еду бургундским вином. Хотя блюда были как всегда великолепными, а из-за соседних столиков доносились оживленные голоса других гостей, за их столиком настроение было нерадостным.

– Мои поздравления шеф-повару. – Коул вытер губы салфеткой и положил ее рядом с тарелкой.

– Форель в закуске была из этого озера. – Оливия попыталась завести разговор и рассеять мрачную атмосферу за столом. – Оленина – с ранчо по соседству, а осенние овощи, приготовленные на гриле, с нашего огорода.

– Это тот самый огород, который завела еще твоя мать, – пробормотал Майрон, обращаясь к сыну и протягивая руку за третьим бокалом красного вина. – У нас тогда только вывелись первые цыплята. Твоя мать сама занималась огородом. Посадила горох у задней ограды, справа. Поливала дождевой водой.

Рука Коула с бокалом вина замерла на полпути.

– Теперь за огородом присматривает Джейсон Чен, – вмешалась Оливия, пытаясь снять напряжение.

Ким убрала тарелки из-под закуски и принесла главное блюдо. Зак вышел из-за барной стойки и поставил на их стол еще две бутылки вина, красного и белого. Играла хорошая музыка. Разговоры за другими столиками стали громче, там от души смеялись. Ветер без устали стучал ставнями и жалобно завывал в каминной трубе.

Оливия подняла глаза и увидела, что взгляд Тори прикован к ней. Их глаза на мгновение встретились.

– Как дела, Тори? – спросила Оливия. – Тебе понравилась форель?

– Да, – ответила Тори, посмотрела на отца и снова начала вилкой гонять еду по тарелке. Оливия переглянулась с Коулом. Между ними что-то промелькнуло. Невысказанное.

Она сглотнула.

– Гейдж, – неожиданно заговорил Коул, беря бутылку и доливая вина в бокал Бертона, – Оливия говорила, что вы только что вышли на пенсию.

Тот слегка напрягся.

– Да.

– А чем вы занимались? – продолжал Коул, предлагая вина Оливии. Она покачала головой и бросила на него горячий, вопрошающий взгляд.

– Консультировал, – ответил Гейдж.

Нож Тори упал на пол. Все вздрогнули. Открыв рот, она уставилась на своего отца.

– Подними его, Тори, – отрывисто приказал Гейдж.

– Нет-нет, все в порядке, – быстро сказала Оливия. – Оставь его, пожалуйста. Ким!

Она позвала молодую женщину, стоявшую за стойкой бара.

– Принеси нам, пожалуйста, другой нож.

Ким торопливо вышла в кухню.

– Консультировали? – переспросил Коул, разрезая мясо и поднося кусок оленины ко рту. Оливия свирепо посмотрела на него. Он не обратил на нее никакого внимания.

– Я занимался системами безопасности.

Тори резко отодвинула стул и порывисто встала.

– В чем дело? – спросил ее отец.

– Я возвращаюсь в домик, лягу спать. Я устала. – Она направилась в холл.

– Тори, вернись! – прорычал Гейдж. – Где твои манеры?

– Зачем? Зачем мне притворяться? Зачем притворяться тебе? Я не хочу здесь находиться.

Оливия вскочила.

– Тори, иди сюда. Почему бы тебе не посидеть у камина? Ким принесет тебе десерт туда.

Тори злобно зыркнула на нее.

– А почему я должна слушать тебя? Ты не моя мать. И откуда у тебя этот уродливый шрам на шее, который ты пытаешься спрятать?

За столом воцарилось гробовое молчание. В камине затрещало полено, посыпались искры. Даже разговоры за соседними столиками прекратились. Ветер бился в стены дома.

Коул встал, готовый вмешаться, но Оливия спокойно ответила:

– Несчастный случай во время ловли крабов. Я работала один сезон в Датч-Харбор. У меня вокруг шеи обмотался провод от ловушки, когда ее собирались бросить за борт. – Она сделала над собой усилие и улыбнулась. – Я чудом осталась жива.

Тори смотрела на нее во все глаза. На лице девочки появилось такое выражение, словно ей хотелось считать Оливию классной, но необходимо было хранить верность матери. С поджатыми губами, прижав руки к бокам, Тори развернулась и промаршировала в холл. Там она схватила свою куртку, распахнула дверь и исчезла в темноте. Дверь за ней захлопнулась.

Поколебавшись, Гейдж встал, швырнул салфетку на стол.

– Прошу прощения. После смерти матери ей приходится несладко.

– Если мы можем что-то сделать… – сказала Оливия.

– Все в порядке.

– Уверен, вам обоим сейчас несладко, – заметил Коул.

Бертон встретился с ним взглядом, в его глазах плескалась враждебность. Но он промолчал и направился к двери, его сапоги громко стучали по деревянному полу.

– Какого черта ты решил вмешаться? – резко поинтересовалась Оливия.

– Тебе это отлично известно. Внимание этого типа к тебе причиняет боль его дочери. Это ясно как день.

– Теперь ты заделался местным психотерапевтом? Арбитром, который решает, как человеку следует переживать горе?