— Послушай, — она обратилась Рогозину как могла мягко, дружелюбно. — Я благодарна тебе.

— Не нужно, прошу тебя, — отмахнулся Дмитрий. Теперь он занимался тем, что складывал на блюдце горкой миндальные орешки.

— Я действительно благодарна тебе. Ты встряхнул меня. Ты дал мне понять, что я могу вызывать глубокие, сильные чувства. И не только это… Ты мне понравился. Понравился настолько сильно, что я согласилась на это свидание. Поверь, для такой старомодной женщины, как я, это много, очень много. Только я пока не готова ни к чему. Ты мой ангел-хранитель — вот кто ты для меня сейчас.

— Скорее амур-неудачник.

— Ты помог мне понять, что я жива. Что даже без заботы о детях, которые скоро тоже покинут меня, я остаюсь! Понимаешь?

— Не совсем.

— К тому же, — быстро продолжала Юлия, будто боялась сбиться с мысли, — оказывается, мне вовсе не нужно открывать запретную дверь и потом прятать окровавленный ключ.

— Какой ключ, о чем ты? — Дмитрий ослабил галстук. Он был противен себе в этом дорогом костюме, аккуратной укладкой, маникюром. Он хотел бы оказаться в своем любимом белом свитере, джинсах и забыть о той, что так виновато смотрит на него сине-зелеными глазами. Она не должна так смотреть, потому что ей не в чем себя винить. И не стоит ей говорить загадками. Потому что этим она раздражает его. Неужели не понимает? — Какой еще ключ?

— Да не обращай внимания. Это я провожу неудачные аналогии.

— Зачем? Куда они тебя приведут?

— Не знаю. Я уверена сейчас только в одном: ты принимаешь меня за другую. Я чужая женщина. У тебя тоже все перепуталось… Митя, я другая. Я не твоя мама, ради которой ты совершал свое восхождение на вершину. Я никогда не смогу заменить ее, а тебе нужно это, именно его. Ты ищешь то чувство защищенности, которое она давала тебе изо дня в день. Но ее больше нет, и никто не сможет ее заменить… Никто, — Юлия видела, как с каждым ее словом меняется лицо Рогозина. Маску равнодушной отрешенности оно сменило на едва сдерживаемый гнев. Щеголева пожалела о сказанном, потому что в потемневших глазах Дмитрия застыло откровенное желание уничтожить ее, так безжалостно вторгшуюся и растоптавшую самое дорогое. Но еще через мгновение Рогозин подался к ней вперед и, улыбаясь дрожащими губами, тихо сказал:

— Браво, как тонко подмечено. Но и Фрейд не всегда подсказывает правильный путь. Он не мог всего предвидеть. Самый классный психоаналитик не может до конца разобраться в том, что творится в душе его пациента! А ты решила, что разложила все по полочкам, и все теперь станет на свои места?

— Ты пугаешь меня, — прошептала Щеголева, неосознанно все сильнее вдавливаясь в ставший раскаленной сковородкой стул. — Не кричи, пожалуйста.

— Ты решила, что можешь без конца сыпать соль на открытую рану? При чем здесь возраст? Мне сто лет, слышишь, сто! И девяносто девять из них я прожил без тебя. Откуда у тебя уверенность в том, что ты со всем разобралась?

— Ты не так меня понял. Я хотела помочь…

— К черту! О какой помощи ты говоришь, когда мне нужно услышать только одно слово «да»! Понимаешь, я хочу знать, что ты согласна, что ты приняла меня! А ты играешь в психоанализ. После саке у тебя открылись новые способности? — Рогозин вскочил и, опершись руками о стол, произнес: — Пойдем. Я не могу больше оставаться здесь.

Он провел рукой по лицу, словно желая смахнуть с него остатки чего-то липкого. Потому что он вдруг достал платок и принялся вытирать пальцы. Юлия медленно поднялась и, не сводя взгляда с Дмитрия, застегнула пуговицы на жакете, взяла сумочку в руки. Рогозин подозвал официанта, тот, издалека наблюдая за их столиком, тотчас оказался рядом. Юлия увидела, как несколько крупных купюр перекочевали из рук Рогозина к молодому, улыбающемуся юноше.

— Всего доброго, — с некоторой опаской поглядывая на Дмитрия, произнес он.

— Благодарю, — сквозь зубы процедил Рогозин и подал руку Юлии. — Идем отсюда.

В гардеробе ему подали пальто, услужливый швейцар с восточным типом лица, открыл им дверь. Юлии показалось странным, что она только сейчас заметила колоритную внешность этого мужчины средних лет. Щеголева даже оглянулась, чем вызвала недовольный взгляд Дмитрия. Он вообще едва сдерживался, и Юлия испытывала настоящий страх перед той неизвестной ей частью натуры по сути малознакомого мужчины. Ей казалось, что он бы с удовольствием смел со стола все, что там стояло, и вышел из зала. Он бы бросил на ходу что-то в ее адрес, и это были бы точно не самые вежливые слова, когда-либо произносимые им. Юлия едва находила в себе смелость идти рядом с ним.

На улице, на небольшой автостоянке их ждал лимузин. Он выглядел роскошно даже в сравнении с несколькими иномарками, стоявшими рядом. Но у Юлии не было ни малейшего желания садиться в распахнутую водителем дверь. Она осторожно освободилась от руки Рогозина.

— Я никуда не поеду с тобой, — решительно сказала она, резко остановившись. — Ты ведешь себя странно. Ты не можешь быть таким!

— Откуда ты знаешь, каким я не могу быть? — язвительно спросил Рогозин.

Он словно не желал замечать, что Юлия остановилась, и продолжал идти к машине. Остановившись у открытой двери, что-то тихо сказал водителю. Тот кивнул и занял свое место в машине. Рогозин оглянулся: Юлия стояла чуть поодаль, нервно теребя в руках сумочку. Еще минуту они обменивались взглядами. Щеголева держала паузу. Никакая сила не смогла бы заставить ее сойти с места! Наконец Дмитрий медленно подошел к Щеголевой вплотную. Он закрыл глаза и шумно выдохнул. Потом преклонил колено и опустил голову:

— Да, я могу быть таким ужасным. Прости. Умоляю тебя, прости, но не бросай меня сейчас, — он обнял Юлию за ноги, уткнулся лицом в ладони, которыми она пыталась оттолкнуть его. — Это был не я. Прости, ради всего святого.

— Поднимись, на нас смотрят, — Юлия пыталась помочь ему подняться, но Рогозин упирался и не желал вставать с колен. — Это ни на что не похоже, перестань! Ну, хорошо, я прощаю. Я все прощаю, только поднимись наконец!

Но Рогозин не слышал ее. Он продолжал прятать лицо, что-то бормоча себе под нос. Юлия беспомощно взглянула в сторону водителя, но тот сидел ровно, глядя перед собой, ни на что не обращая внимания. Щеголева погладила Дмитрия по волосам. Это прикосновение словно привело его в чувство. Он резко поднялся, успев схватить Юлию за руки. Он крепко сжал, боясь, что она выдернет их и исчезнет.

— Я понимаю, что прошу невозможного, — сказал он. — Но все равно прошу.

— Дима, не нужно, — нетерпеливо перебила его Щеголева. Он мял ее ладони, так сильно сжимая их, что боль не давала сосредоточиться. — Ты делаешь мне больно.

— Одна ночь, — приблизив лицо, прошептал Рогозин.

— Что?!

— Одна ночь, — и ты больше не увидишь меня. Я обещаю. Никто и никогда не узнает об этом. Одна ночь, — и можешь возвращаться в прошлое, где, поверь мне, ты никогда не найдешь покоя.