Я запрещаю вам ссылаться на меня, – сразу предупредил Министр в своей обычно протяжной, ленивой манере. – Никаких записок, никаких пространных докладов. Мне приходится иметь дело с избирателями. В отличие от вас. И от Оливера Лейкона, не так ли, Оливер?

«Что у него за дурацкая американская привычка глотать окончания», – подумал Смайли и сказал:

– Да-да, весьма сожалею об этом.

– Вы бы жалели еще больше, если бы за вами стоял такой электорат, как у меня, – резко ответил Министр.

Как и следовало ожидать, простой вопрос о том, где им предстояло встречаться, повлек за собой вспышку глупой ссоры. Смайли заметил Лейкону, что видеться в его кабинете в Уайтхолле было бы неразумно, потому как там постоянно толкалось полно народу из Цирка: то курьер принесет дипломатическую почту, то Перси Аллелайн заскочит обсудить ирландский вопрос. Министр со своей стороны отклонил вариант с отелем «Айли» и с квартирой на Байуотер-стрит, заявив непререкаемым тоном, что это небезопасно. Его недавно показывали по телевидению, и он очень гордился тем, что теперь его могут узнавать. После нескольких звонков, уговоров и взаимных претензий остановились на том, чтобы собраться в резиденции Мэндела – особняке в стиле Тюдоров, стоящем на окраине Митчема, где Министр со своим сверкающим лимузином смотрелся как бельмо на глазу. И вот теперь они – Лейкон, Смайли и Министр – сидели там в аккуратной гостиной с тюлевыми занавесками, а рядом на столике стояло блюдо с сандвичами со свежей лососиной, в то время как гостеприимный хозяин, расположившись наверху, наблюдал за подходами к дому. Вокруг машины Министра в переулке столпились дети, допытываясь у шофера, кого он возит.

На полке за спиной у Министра стоял целый ряд книг о пчелах. Это страсть Мэндела, вспомнил Смайли: всех пчел, которые не встречаются в Суррее, он называл не иначе как «экзотическими». Министр был еще довольно молодым человеком с мрачным подбородком, который производил такое впечатление, будто его обладателя исподтишка стукнули в какой-нибудь неприличной потасовке. На макушке у него проглядывала лысина, что незаслуженно придавало ему вид зрелого человека, а его итонская манера говорить, растягивая слова, была совершенно невыносимой.

– Ну, так что мы решаем? – Ко всему прочему стиль его общения временами становился довольно напористым.

– Ну, прежде всего, мне кажется, вам следовало бы приостановить все, что имеет отношение к недавним переговорам с американцами. Я много думал над тем секретным приложением без названия, – продолжал Смайли, – тем самым, в котором обсуждается дальнейшее использование материала «Черная магия» и который вы храните в своем сейфе.

– Никогда не слышал о таком, – отрезал Министр.

– Я очень хорошо понимаю побудительные мотивы того решения. Ну в самом деле, всегда заманчиво попользоваться плодами этой огромной американской махины, и я готов признать весомым довод в пользу того, чтобы в свою очередь продавать им «Черную магию».

– Интересно, а есть ли у вас доводы п р о т и в ? – допытывался Министр, словно разговаривая со своим биржевым маклером.

– Если «крот» по имени Джералд на самом деле существует, – начал Смайли. Энн как-то гордо заметила, что во всех ее родственниках, за исключением Майлза Серкомба, есть что-то подкупающее. И сейчас Джордж впервые готов был признать, что она, пожалуй, права. Он просто чувствовал, что попал в дурацкое положение, ему трудно было связно сформулировать свои мысли. – Если «крот» существует, в чем, мне кажется, уже никто из нас не сомневается, – он подождал, но никто так и не возразил ему, – если «крот» существует, – повторил он, – то не только Цирк удвоит свои прибыли от сделки с американцами, это получится и у Московского Центра. Потому что «крот» передаст им все, что бы вы ни купили у американцев.

Жестом крайнего разочарования Министр шлепнул рукой по столу Мэндела, оставив на его полированной поверхности влажный отпечаток.

– Черт бы побрал, я решительно ничего не понимаю, – воскликнул он. – Эта ваша паршивая «Черная магия», оказывается, интересная штука! Месяц назад она сулила нам золотые горы. А теперь мы идем на попятную и говорим, что всю эту кашу заварили русские. Объяснит мне кто-нибудь, в чем дело, или нет?

– Видите ли, я не думаю, что это в действительности так уж невероятно, как кажется на первый взгляд. В конце концов, нам время от времени удавалось наладить в России агентурные сети, и хотя, наверное, это звучит нескромно, удавалось нам это неплохо. Мы отдавали им лучший материал из того, что могли себе позволить. Ракетная техника, стратегические военные планы. Вы и сами тогда в этом участвовали, – обернулся он к Лейкону, который нервно кивнул в знак согласия. – Мы подбрасывали им агентов, без которых сами могли обойтись, мы снабжали их хорошими связями, обеспечили безопасные маршруты для курьеров, освободили в эфире частоты для их радиосигналов, чтобы можно было послушать их время от времени. Это была плата за то, что мы управляли оппозицией, как вы любили говорить – «плата за то, чтобы знать, о чем они докладывают своим комиссарам». Я уверен, Карла делал бы для нас не меньше, если бы ему удалось прибрать к рукам наши сети. И сделал бы еще больше, если бы представилась реальная возможность взглянуть хоть одним глазком на американский рынок, не так ли? – Он прервался и бросил быстрый взгляд на Лейкона. – Намного, намного больше. Перспектива подключиться к американцам – я имею в виду разделить с ними дивиденды – должна была бы вывести «крота» Джералда на первые роли. А заодно, конечно, и Цирк. На месте русских я бы отдал нам – англичанам – почти все, если бы… да, если бы этим самым можно было, в свою очередь, купить американцев.

– Спасибо вам, – быстро сказал Лейкон. Министр ушел, прихватив с собой в дорогу пару сандвичей и даже не удосужившись попрощаться с Мэнделом, вероятно, потому, что он не входил в число его избирателей. Лейкон задержался.

– Вы просили меня посмотреть, не осталось ли у нас чего-нибудь о Придо, – сказал он под конец. – В общем, я обнаружил, что у нас таки есть на него несколько документов.

Ему довелось просмотреть несколько папок, касающихся вопросов внутренней безопасности Цирка.

«Просто чтобы быть во всеоружии перед этой беседой», – пояснил он. Там он наткнулся на какие-то странные донесения о проверке на благонадежность, все с положительными отзывами. Один из них имел отношение к Придо.

– Он был признан абсолютно чистым, понимаете. Ни тени подозрения. И все же, – в его голосе послышалось легкое колебание, что заставило Смай-ли взглянуть на него вопросительно, – я думаю, вас это может заинтересовать.

Какие-то невнятные намеки, связанные с его оксфордским прошлым. Хотя в том возрасте каждый из нас имел право на некоторую «розоватость».

– Да, безусловно.

Снова наступила тишина, нарушаемая лишь мягким звуком шагов Мэндела наверху.

– Знаете, Придо с Хейдоном и вправду были очень близки, – доверительно сообщил Лейкон. – Я как-то и не подозревал об этом.