Что бы ко мне ни поступило – радиосообщение, телефонный звонок, какими бы банальными они ни казались, я должен хорошенько посмотреть по сторонам, чтобы никто не видел, а затем со всех ног примчаться наверх и доложить ему об этом. О том, что за всем стоит Хозяин, не должна знать ни одна душа, ни сейчас, ни потом. И ни в коем случае я не должен ему звонить или передавать записки: даже внутренний телефон в этот вечер для меня – табу. Я не преувеличиваю, Джордж, – сказал Сэм, протянув руку за сандвичем.

– О да, я ничуть не сомневаюсь, – воскликнул Смайли.

Если нужно будет отправить телеграмму, Сэм опять-таки должен действовать с ведома Хозяина. До вечера вряд ли что-нибудь случится, да и потом, скорее всего, ничего особенного не произойдет. Что касается вахтеров и прочего сброда, как назвал их Хозяин, то Сэму следует из кожи вон лезть, но вести себя как можно естественнее и изображать занятость.

На этом инструктаж был окончен. Коллинз вернулся в дежурную комнату, послал за вечерней газетой, открыл банку пива, переключил селектор на наружный телефон и принялся «болеть»: по телевизору показывали кемптонские скачки, которые он не видел уже несколько лег. Ближе к вечеру он предпринял очередной «обход территории» и проверил исправность щитков для включения сирены на этаже общей канцелярии. Три из пятнадцати не работали. К этому времени вахтеры уже тихо ненавидели его. Затем он приготовил себе яичницу и, перекусив, прогулялся наверх, чтобы содрать со старого Мака фунт и угостить его пивом.

– Он перед этим попросил меня поставить на какую-нибудь клячонку с тремя левыми ногами. Я поболтал с ним минут десять, вернулся в свою берлогу, написал пару писем, посмотрел какой-то дрянной фильмец по телику и завалился на боковую. Первый звонок раздался, когда я уже засыпал. В одиннадцать двадцать, как сейчас помню. И затем следующие десять часов телефоны не замолкали. Мне казалось, что распределительный щиток вот-вот разорвется у меня перед носом…

– У Аркадия минус пять, – раздался голос в переговорном устройстве.

– Прошу прощения, – сказал Сэм, усмехнувшись, по своему обыкновению, и, оставив Смайли наедине с музыкой, выскользнул за дверь, чтобы разобраться на месте.

Сидя в одиночестве, Смайли наблюдал, как в пепельнице медленно догорает коричневая сигарета Сэма. Он ждал, а Коллинз все не возвращался; он подумал, не загасить ли ему окурок. Не разрешают здесь курить во время работы, подумал он; такие правила, что поделать.

– Все в порядке, – появился Сэм.

* * *

Первый звонок был от постоянного секретаря МИД – по прямому проводу, сказал Сэм. В негласном соперничестве с другими министерствами МИД на сей раз переплюнул всех.

– Директор агентства Рейтер в Лондоне как раз перед этим позвонил ему и рассказал об убийстве в Праге. Мол, оперативниками русской Службы безопасности застрелен британский шпион, и сейчас ведутся поиски его сообщников: интересует ли МИД подобная информация? Дежурный секретарь перезвонил нам за разъяснениями. Я сказал, что это похоже на чепуху, и повесил трубку, но тут ко мне влетел Майк Микин из «пастухов» и сообщил, что в чешском эфире началась какая-то вакханалия: половина передач зашифрована, но остальные идут открытым текстом. Он продолжает получать одно за другим разноречивые сообщения о стрельбе в Брно. "В Праге или в Брно? – спросил я.

– Или и там, и там?" – «Только в Брно». Я приказал ему продолжать прослушивание, а тем временем уже все пять аппаратов трезвонили наперебой. Я как раз выходил из комнаты, и тут снова звонит секретарь МИДа по прямому проводу: тот человек из Рейтера перезвонил и уточнил, что стреляли не в Праге, а в Брно. Я закрыл дверь, и это было похоже на то, как если бы оставить у себя в гостиной осиное гнездо. Когда я вошел к Хозяину, он стоял у стола Он услышал, как я поднимался но лестнице. Кстати, Аллелайн не постелил еще дорожку на тех ступеньках?

– Нет, – ответил Смайли. Он выглядел довольно безучастным.

«Джордж похож на стрижа, – сказала как-то Энн Хейдону в присутствии Смайли. – Он способен понижать температуру тела, пока она не сравняется с температурой окружающей среды. И после этого он уже не тратит лишней энергии ни на что постороннее».

– Ты знаешь, как быстро он умел окидывать человека взглядом, – продолжал Сэм. – Тогда он посмотрел на мои руки: нет ли в них телеграммы для него. В ту минуту мне хотелось, чтобы я хоть что-то держал в руках, но они были пустыми. «Боюсь, поднялась небольшая паника», – сказал я. Я вкратце передал ему суть происходящего, и он взглянул на свои часы; полагаю, он пытался вычислить, что должно было происходить в этот момент, если бы все шло гладко. Я спросил: «Могу ли я получить инструкции?» Он сел за стол. Я не мог как следует разглядеть его:на столе стояла лишь эта его зеленая лампа с низким абажуром. Я повторил: «Мне нужны инструкции. Вы хотите, чтобы я опроверг все это? Почему я не должен никого посвящать?» Никакой реакции.

Между прочим, никто потом и не интересовался, но я-то этого еще не знал. «Я должен иметь инструкции, что мне делать и говорить». Снизу были слышны шаги; я знал, что это радисты пытаются меня найти. «Может, вы хотите спуститься вниз и взять руководство на себя?» – спросил я. Я обошел стол с другой стороны, переступая через папки; все они лежали раскрытыми в разных местах; можно было подумать, что он составляет энциклопедию. Некоторые из этих досье, должно быть, относились еще к довоенным временам. Он сидел вот так.

Сэм собрал пальцы в пучок, уперся кончиками в лоб и уставился на стол.

Другая рука лежала на столе ладонью кверху, держа воображаемые карманные часы Хозяина.

– «Скажи Макфейдину, пусть возьмет мне такси, потом найди Смайли». – А что насчет операции?" – спрашиваю я. Ответа, видимо, мне предстояло ждать всю ночь. «Можно опровергнуть, – говорит он. – У обоих были иностранные документы. Никто пока еще не может знать, что они англичане». – "Речь шла только об одном человеке, – сказал я. Затем добавил:

– Смайли сейчас в Берлине". Да, именно так я и сказал. После этого он снова на пару минут замолчал. «Сойдет кто угодно, разницы нет», – выдал он наконец. Мне, пожалуй, стоило пожалеть его, но в тот момент трудно было проявить великодушие. Черт возьми, он свалил все на меня, так хоть бы рассказал, что происходит. Макфейдина поблизости не было, и я решил, что Хозяин сам найдет себе такси. К тому моменту, когда я спустился вниз, я, наверное, был похож на Гордона в Хартуме. Эта старая карга, что дежурила на радиоперехвате, замахала мне сводками, будто сигнальными флажками, вахтеры заорали, увидев меня, радист сжимал в руке целую кипу донесений, телефоны продолжали звонить: не только мой, но и штук шесть по всему четвертому этажу. Я прямиком направился в дежурную комнату и отсоединил все провода, пытаясь собраться с мыслями. Эта баба с радиоперехвата – как ее, черт побери, зовут? – та, что все время играла в бридж с Акулой?

– Перселл. Молли Перселл.

– Да, точно. Ее рассказ меня, мягко говоря, слегка ошарашил. Пражское радио обещало в течение получаса передать чрезвычайное сообщение. Это было пятнадцать минут назад. В сообщении якобы должны быть представлены подробности акта грубой провокации со стороны западных властей, который является не чем иным, кроме как посягательством на суверенитет Чехословакии и оскорблением чувств свободолюбивых народов всего мира. Если не считать этого, – продолжал угрюмо Сэм, – вся история от начала до конца больше походила на какой-то розыгрыш. Я, разумеется, позвонил на Байуотер-стрит, потом послал запрос в Берлин, передав им приказ разыскать тебя и завтрашним же рейсом отправить домой. Я дал Меллоузу основные номера телефонов и послал его, чтобы он нашел наружный телефон и поймал кого-нибудь из начальства.