— Вы полагаете, что в недрах земли сила звезд особенно велика?

— Да, да! — просиял астролог. — Именно так. Ведь сказано же: In interiore terrae erimus sicut deos» — «В недрах земли мы будем как боги!»

— Но ведь Всевышний отделил свет от тьмы, как сушу от воды! Он дал человеку во владение свет и сушу, населив воды и тьму страшными чудовищами. Земные недра отнюдь не земля обетованная, а логово Люцифера! — гневно воскликнул поэт.

— А куда же было бежать этому князю ангелов, если не туда, где все сливается воедино, и господствует сильнейшая из сил?

Удрученный такими рассуждениями Данте уже собирался дать на них достойный ответ, когда на него нашло озарение. Вспомнив колодец под церковью Сан Джуда, огарки свечей и заклинания, которые слышал Джанетто, поэт впился взглядом в лицо астролога, изучая его орлиный профиль.

Значит, это он старался зарыться под землю, разыскивая там звездную силу! Это он распевал песнопения в этом страшном месте!.. А Амброджо? А Теофило? Жертвой какой силы пали они?.. Вот как все, оказывается, просто и до боли глупо! Никто здесь ничего не замышляет ни против Флоренции, ни против Церкви, ни против гвельфов! Мудрецы Третьего Неба ополчились на самого Бога!

Медленно поднявшись со стула Данте окинул взглядом собравшихся за столом.

— Вы все разделяете взгляды мессира Франческо? — спросил он их ледяным тоном. — Никто не хочет возразить?

На ноги вскочил Бруно. Он был очень взволнован и начал уже что-то говорить, когда его слова потонули в страшном грохоте у дверей таверны, в которую ввалились вооруженные люди. Сидевшие у самых дверей посетители вскочили и бросились прочь, опрокидывая столы и стулья.

Повернувшись к дверям, Данте схватился за рукоятку кинжала, спрятанного под одеждой, прикидывая, как бы побыстрее выбраться на середину помещения.

Впрочем, он тут же успокоился, узнав предводителя людей ворвавшихся в таверну. Тот озирался по сторонам, словно кого-то искал, и поэт пошел прямо к нему, расталкивая метавшихся по таверне людей.

— Как вы кстати, капитан! — пробормотал Данте и положил руку на плечо начальнику городской стражи, раздававшему команды своим людям.

— Слава богу, это вы, мессир Алигьери! Я ищу именно вас. Вы должны отдать мне приказ разогнать головорезов из семейств Черки и Донати, которые не пожелали покинуть город, взялись за оружие и устроили резню возле Понте Веккьо. Сейчас я отправлюсь туда с моими стражниками, но нас должно сопровождать официальное лицо! Я даже захватил в Сан Пьеро ваши регалии!

К Данте подошел стражник и подал ему шапочку и позолоченную булаву.

— А вы не пробовали обращаться к другим приорам? — раздраженно спросил Данте, вырвав регалии из грязных рук стражника.

— Пробовал, но они…

— Что «но они»?!

— Они ничего не хотят слышать. Наверное, они испугались.

— Чего же? Кучки бездельников с ножами?

— Нет. Они боятся восстания.

Данте хотел покрыть бранью трусливых приоров и тупого капитана, не способного без него разогнать головорезов, но промолчал, увидев, до какой степени встревожен начальник стражи.

Может, он прав, и опасность действительно велика? Если «белая» и «черная» партия начнут резать друг друга до того, как из Флоренции будут изгнаны их главари, весь город погрузится в хаос! Тогда обязательно вмешается Бонифаций, который вполне может обратиться за помощью к французскому королю, давно мечтающему разграбить Флоренцию. Вот этого нельзя допустить!

Водрузив на голову шапочку, Данте приказал стражникам следовать за ним и направился к двери. Перед выходом он обернулся на ученых мужей с Третьего Неба и мысленно пообещал себе скоро вернуться за одним из них…

В тот же день после захода солнца

Начальник стражи собрал всех своих людей, оставив только караулы у ворот и пожарных. Всего в его распоряжении оказалось человек сорок бойцов. Они поспешно направились к мосту Понте Веккьо, время от времени переходя на бег.

— А что послужило поводом для бунта? — с трудом переводя дух, спросил Данте.

— Кто-то распространил слух о готовящемся изгнании предводителей враждующих семейств. Тогда и Черки и Донати схватились за оружие, чтобы защитить своих людей и заодно посчитаться с соперниками.

Поэт в бессильной ярости сжал кулаки. Кто-то из приоров оказался предателем! Он все рассказал тем, кого должны были быстро и скрытно выдворить из Флоренции, и вспыхнул бунт.

Озабоченно пересчитывая окружавших его стражников, Данте прикинул, что их не хватит, чтобы усмирить взявшиеся за оружие семейства Черки и Донати. Только Донати могли выставить пятьсот вооруженных бойцов.

Надо бы вызвать арбалетчиков! А может, даже попросить у Акваспарты его наемников! Но разве он даст?! Ведь он спит и видит пылающую Флоренцию!.. А что, если действительно поджечь дрова и водяные мельницы вдоль Арно? Может, бунтовщики бросятся спасать свое добро и забудут о сваре?

Впрочем, Данте тут же прогнал эту продиктованную отчаянием мысль.

Чем ближе к мосту, тем громче становились шум и крики. Темноту осветил огонь факелов в руках у противников.

«Что за интерес резать друг друга во мраке?! — подумал запыхавшийся поэт. — Ночью же ничего не разберешь! А днем можно было бы выбрать в толпе соперников того, кто больше всего не по душе, оскорбить его и зарезать, скрывая личную неприязнь под маской политической борьбы!»

При этом у Данте возникло подозрение, что кто-то специально организовал эту схватку ночью, чтобы осуществить под ее прикрытием свои тайные замыслы.

— А кто стал зачинщиком беспорядков? — спросил поэт у начальника стражи, но прежде чем тот успел ответить, сам удивился бессмысленности своего вопроса. Он и сам прекрасно знал, что вражда между соперничающими семействами накалилась до предела.

— Все началось с указа об изгнании глав этих семейств! И какой только осел его издал?!. Это все из-за него! Вот что нам теперь прикажете делать?!

— Что ты понимаешь в политике, болван?! Ты же не видишь дальше собственного носа! — взревел Данте, оскорбленный тем, что полуграмотный начальник стражи осмелился ставить под сомнение его решения.

Что же, ему придется теперь уговаривать не только тупых, трусливых и продажных приоров, но и эту закованную в доспехи скотину?!

Поэт с трудом удержался от того, чтобы влепить пощечину покрасневшему капитану, но в глубине души и сам засомневался в правильности своего решения.

Он издал указ об изгнании из Флоренции зачинщиков прежних беспорядков в отчаянной попытке спасти почти безнадежное положение. Это был рискованный шаг. Поэт надеялся, что повторится чудо тридцатилетней давности, когда Флоренция не погибла во время резни, которую учинили друг другу гвельфы и гибеллины.