щеголь и щеголиха. Подлые пудрица и помадишка посрамят навеки кудри большого света, и вскоре под бременем сей пыли и мази самая модная голова заразится постоянством и рассудительностью. Да возплачут со мной все щеголи и щеголихи, которым для доказательства ума и достоинства прежде стоило только качнуть благоуханною головою и тряхнуть душистыми кудрями!

…Увы! Умеренность всюду водворяется! Стены без французских обоев… щеголиха не будет убираться на выписанном табуре, а щеголь вертеться на заморских креслах и канапе.

…Апрельский ветер ежегодно придувал к петербургским берегам плывучие магазины с модными товарами; Майский мчал их обратно с здешними сокровищами, и в обороте с новыми безделками; в Августе успевали приплывать оные за новыми деньгами…»

Что касается умеренности, то Николай Иванович заблуждался, она не «водворилась». Модники пережили и эту напасть, стали ввозить контрабанду, опасно… но прибыльно.

Бессмысленная борьба с щегольством утомила ее противников и вызвала некоторое примирение с ним. В конце века, когда модный свет уже утолил свою жажду гигантским количеством притираний, помад и румян, Иван Андреевич Крылов в стихотворении «К другу моему А. И. К [Лушину]» (1793) писал о красотках своего времени, не столько высмеивая их манеры и увлечения, сколько подтрунивая над своими любовными томлениями, когда даже немолодая и не очень интересная дама броской модной «раскраской» пленяла его.

Уметь любить и милым быть.

Вот чем тогда я занимался,

Когда с Анютой повстречался;

Из сердца мудрецов прогнал…

И от ученья отказался

Едва прошла одна неделя,

Как я себя не узнавал:

Дичиться женщин перестал,

Болтливых их бесед искал —

И стал великий пустомеля.

Все в них казалось мне умно:

Ужимки, к щегольству охота,

Кокетство — даже и зевота —

Все нежно, все оживлено;

Все прелестью и жаром блещет,

Все мило, даже то лино,[22]

Под коим бела грудь трепещет.

Густые брови колесом

Меня к утехам призывали,

Хотя нередко угольком

Они написаны бывали;

Румянец сердце щекотал,

Подобен розе свежей, алой,

Хоть на щеке сухой и вялой

Природу худо он играл;

Поддельна грудь из тонких флеров,

Приманка взорам — сердцу яд —

Была милей всех их уборов,

Мой развлекая жадный взгляд.

Увижу ли где в модном свете

Стан тощий, скрученный, сухой,

Мне кажется, что пред собой

Я вижу грацию в корсете.

Но если, друг любезный мой,

Мне ложны прелести столь милы

 И столь имеют много силы

Мою кровь пылку волновать, —

Представь же Аннушку прелестну,

Одной природою любезну —

Как нежный полевой цветок,

Которого лелеет Флора,

Румянит розова Аврора…

Вот о чем так долго предпочитали не говорить мужчины, но то, что женщины знали и без их откровений. Раскрашенная красотка притягивала мужские взоры словно магнит. Похоже, эта тяга передавалась из поколения в поколение с молоком матери (ведь, как мы уже знаем, косметика и парфюмерия существовали не одну тысячу лет). Крыловские строки — одна из самых первых попыток своеобразного примирения с косметикой и даже оправдание ее.

МОДНИЦЫ И ОНАГРЫ В ПОГОНЕ ЗА «СВЕТОМ» (XIX век)

Глава 1

Женский туалет. Кругооборот моды

Бурный XVIII век подходил к своему завершению, его стремительность с вошедшими в моду путешествиями, капризно меняющимися архитектурными стилями от барокко к рококо, от рококо к классицизму, непостоянство моды — все преображало внешний облик жителей Европы и России. Около середины 90-х годов коренным образом изменился силуэт женского и мужского костюма. Возникновение новых форм связывали с господством классического стиля, который провозглашал «естественность» наиглавнейшей своей чертой. Идеал красоты искали в античных женских образах. Великая французская революция 1792 года, разрушившая политическую систему страны, уклад жизни дворянства и аристократии, уничтожившая сначала своих врагов, а затем и своих приверженцев, подвергла сомнениям веками устоявшиеся жизненные ценности и заставила модников (оставшихся в живых или вернувшихся из эмиграции) изменить свой облик. Пышный дворянский костюм с «панье» или фижмами оказался низвергнут так же, как и ее преданные поклонники. На смену широким юбкам и узкой талии, затянутой корсажем, пришли прозрачные туники, в которых щеголяли когда-то римские модницы.

Французский писатель Луи Себастьен Мерсье (1740–1814) в те годы так описывал одну из щеголих: «Что за шум слышится? Кто эта женщина, появлению которой предшествуют рукоплескания?… Какая толпа теснится вокруг нее? Что это, неужели она голая? Нет, не может быть, я сомневаюсь… Я вижу легкие шелковые панталоны, что-то в роде полукафтана, очень открытого спереди, легкий газ художественно прикрывает бюст. Прозрачная батистовая рубашка позволяет видеть всю ногу, украшенную над коленом золотыми обручами, и эти легкие покровы так возбуждают воображение, под ними формы кажутся такими привлекательными, что, право, задаешь себе вопрос: не выиграла ли бы общественная стыдливость, если бы их совсем не было?»

Античные моды перекочевали в Россию и завоевали массу поклонников. Введению ее способствовала французская художница-портретистка Л. Виже-Лебрэн, жившая в Петербурге с 1795 по 1801 год. По ее совету на одном из придворных балов все дамы оделись в белые «античные» платья. Вскоре мода из придворных кругов разошлась в кругах не столь титулованных и покорила сердца щеголих разного сословия и достатка.

Платья называли именами римских богинь Галатеи, Дианы, Минервы или Венеры. Их шили с высокой талией, от которой ткань ниспадала свободно, образуя легкие складки.

Новая мода живо обсуждалась в салонах и на страницах печати, все более или менее уважающие редакторы не замедлили откликнуться на злободневную тему. Журнал «Магазин общеполезных знаний и изобретений…» в 1795 году сообщал, что «длинные, щеголеватые талии, которые с давнего времени всеобщее имели одобрение, благодаря богине моды, вдруг оставлены…. На несколько дюймов под грудью обвивается около тела в шесть дюймов шириною и на спине пушистым бантом сложенный, вишневый, до полу простирающийся и маленькими желтыми или черными звездочками испещренный пояс.

Длинное платье по плечам и отчасти по длинным узеньким рукавам убирается коротенькою слегка струящеюся сорочкою. С низу украшается оно обшивкою из вишневых лент, которая сверху сопровождается легоньким шитьем. Грудь покрывается… [шитым платком]. На правом плече висит на золотой антиковой цепочке… небольшой медальон, который всегда продевается под пояс и накоротке лежит сверх онаго. Перчатки палевые. Башмаки такого ж цвета, с самыми плоскими каблуками».

В те годы рассказывали,