Возвращая таинственные бумаги на прежнее место, я запоздало обратил внимание на узкий плотный конверт, раньше я его не видел. Взял в руки. Ни адреса, ни фамилии. Развернул плотную, пахнущую ароматом бумагу. Ждал чего угодно, но не этого. Достал короткую записку. В ней аккуратным почерком отличницы учебы было написано следующее: «Алексей! Ты скоро уедешь с Кипра, но почему-то мне кажется, что вновь сюда вернешься, я это чувствую. Мы с тобой едва знакомы, но… произошло чудо, кажется, я полюбила. С той поры, как ты появился здесь, жизнь моя стала совсем другой, душа начала оттаивать. У меня есть все, что пожелаешь, и вместе с тем, я очень одинока. Ты — писатель, должен понимать, что можно и в толпе быть одинокой. Пожалуйста, не смейся над этими словами. Меня окружают назойливые поклонники из «королевского строя», а ты… бедный, гордый и… красивый. Хочешь, порви эту записку и забудь все, что в ней написано. Хочешь, а я очень надеюсь на это, напиши. Адрес прилагаю. Если разрешишь, и я буду писать тебе. В мечтах с тобой, ухаживаю за тобой, оберегаю. Здесь тепло, а дома — холодно, но там есть ТЫ».

Боже правый! Я трижды перечитал послание из Рая, не веря своим глазам. Оказывается, ошеломляющая, нежданная любовь пришла не только ко мне. Не-ве-ро-ят-но! А, возможно, кто-то просто решил подшутить надо мной? Мне стало страшно. Нет, нет и еще раз — нет. Так даже подлецы не шутят.

Значит, все-таки Ольга! Ольга Михайловна! На Кипре я вообще ни с одной женщиной почти не разговаривал. Счастье буквально свалилось с безоблачного греческого неба, но… счастье ли это?

* * *

До чего же мы дожили, друзья-товарищи! Всего каких-то сто восемьдесят минут продолжается увлекательный перелет из кипрского аэропорта Пафос в столицу нашей родины — Москву, но сколько нового можно узнать и прочувствовать за эти три часа. У меня было ощущение, что с Кипра я вылетел одним человеком, а прибывал в Москву совершенно другим.

Раза по четыре я самым внимательнейшим образом пересмотрел все бумаги, письма, документы, которыми меня щедро снабдила контора бывших советских граждан, а ныне жителей Кипра и Израиля. По всей видимости, бывшие российские мафиози: Миша-островитянин, адвокат Эдик и его отец — преуспевающий бизнесмен, бывший уголовник по кличке Юла, вкупе с израильским «авторитетом» Семой Блювштейном — чувствовали себя в любом уголке мира, как у себя дома. Запросто писали на конвертах адреса учреждений, от которых мне становилось не по себе.

Здесь в самолете, со мной произошли странные перемены: чувство великого облегчения сменил страх, тревога, я даже ощутил на шее тугую удавку, в которую сам сунул голову.

Было отчего испугаться. Разве мог я предположить месяц назад, что на чудном острове Кипр, где все цветет и благоухает, где живут добрые, отзывчивые люди, некие новоявленные «новые русские», как их теперь называют, могут так влиять на чиновную и прочую власть в России. Они, оказывается, имеют ходы в высшие государственные учреждения и министерства, куда простому россиянину и носа сунуть не позволят. Что тут говорить, деньги нынче — золотой ключик от любых запоров.

«Мафия бессмертна!» — Эта фраза привязалась ко мне, и никак я не мог от нее отделаться. Мафия! А проще говоря, преступное содружество, тесное сращивание, казалось бы, совсем непохожих людей и учреждений, правоохранительных органов и уголовников, правительственных чиновников и таможни, фирмачей и ученых, банкиров и мошенников. Нынче любой человек, к месту или ради красного словца, употребляет слово «мафия». И вряд ли понимает, что это не «малина», не сообщество отпетых уголовников, не просто тайная организация, делающая свой бизнес, это — синдикат, сплав интеллекта, грубой силы, теплых должностей. И, наконец, это почти родственные узы, где не имеет абсолютно никакого значения национальность, вероисповедание, пол, возраст, политические симпатии.

Я подержал на ладони кипрские письма. Почти невесомы, но какой вес они имеют в действительности, трудно было представить. Наверняка в письмах отсутствовал открытый текст, уверен: они зашифрованы, предназначены явно не рядовым. Кто же эти адресаты? Частично я смогу это выяснить потому, что по инструкции, полученной от Семена Блювштейна, письма я должен лично вручить каждому адресату. Никаких почтовых ящиков, никаких телефонных разговоров. Мне предстояло найти эти адреса и вручить послание из рук в руки.

Охо-хо! Воспоминания о солнечном острове у меня остались тяжелыми и пугающими. Единственным светлым пятном было появление Ольги Михайловны. Она словно перевернула мою жизнь в считанные мгновения, заставила посмотреть на себя как бы со стороны, пробудила во мне чувства, которые я считал давным-давно угасшими.

И снова я решительно отсек все мысли, связанные с Ольгой Михайловной. Предстояло лишний раз взвесить, продумать, с чего нужно начать новую жизнь. Теперь и я едва ли не член мафии. Одни московские поручения многого стоят. Дело слишком серьезное и опасное, чтобы решать его абы как. Самым простым выходом было бы послать новых «друзей» к чертовой матери, но… они позаботились и об этом варианте. Отныне я полностью в их руках, я — смертник, подумать только, в мой мозг заложена гибельная программа зомби. Рассудок отказывался в это верить. Если я ослушаюсь новых хозяев, будь они трижды прокляты, то однажды, ни о чем не подозревая, спокойно сниму телефонную трубку, услышу незатейливую фразу, к примеру, «завтра пойдет дождь». Мой мозг мгновенно примет зашифрованный приказ — покончить с собой. Я выброшусь в окно, застрелюсь или сделаю еще что-нибудь более страшное. Я и раньше слышал: метод «зомби» давно применялся в сверхсекретных учреждениях. Еще свежи в памяти страшные эпизоды, когда деятели ЦК компартии, знающие секреты нахождения партийных денег, по сигналу выбрасывались из окон, унося в могилу партийные тайны.

Все! Хватит! Нужно подумать о хорошем. Всем смертям не бывать, а одной не миновать. Я решительно отмахнулся от недобрых мыслей, аккуратно запер кейс, попытался расслабиться, но не смог. Господи! Неужели тебе угодно, чтобы я на старости лет по твоим наставлениям изменил идеалам юности, стал служить темным и злым силам? Служить мафии, уголовникам и предателям, которых всю жизнь бичевал в своих книгах. Но… ты, Господи, ничего просто так не делаешь, и мне остается только уповать на твою милость…

Я покосился влево и невольно обратил взгляд на книжку в мягкой обложке, которую держал в руке полусонный сосед, порой он ею обмахивался. Книжке была на русском языке, называлась странно: «Коза ностра. Она повсюду». Странно. Вот уж воистину, только помяни черта, он тут как тут. Почему именно эта, а не другая книжка попала мне на глаза? Может, этот человек в кресле напротив дает мне знак или сигнал, что является моим сообщником? Экая глупость! Если у вас ушиблено колено, вы обязательно задеваете им о косяк двери или об угол стола. Где тонко, там и рвется. Наверное, это закон природы, еще не открытый наукой.

— Прошу прощения, разрешите взглянуть на вашу брошюру? — вежливо обратился я к соседу. Попутчик был весьма толст, обливался потом, обмахивался брошюрой вместо веера. Толстяк подозрительно глянул на меня, неохотно протянул тощую книжицу. Получив взамен красочный греческий журнал, стал созерцать цветные изображения обнаженных див.