Бывший русский сержант Боков спросил:

— Но если не удастся весь аул положить?

— А мы начнем сегодня! Отряд расположен в четырех домах и заброшенной школе. Учебное заведение местного масштаба отпадает, а вот в остальных домах мы в полночь и начнем тотальную зачистку! Как только вернетесь на свои постоялые дворы, готовьтесь и в 0-00 бейте чеченцев, только, смотрите, используя глушители, а лучше ножи, но чтобы тихо, без шума и визга!

С пола поднялся араб. Он нервно теребил четки:

— Нехорошо получается, один хлеб-соль кушали?

— Ты, Халиль, можешь лично не участвовать в бойне, я понимаю твои чувства и освобождаю от тяжкого греха. Твоим людям задачу поставит Боков. А ты молись за души убиенных. И утром на спецназ пойдешь.

— Это всегда готов! Я – солдат и буду воевать с солдатами!

— Ай, какой молодец, Халиль, мы – дерьмо, а ты – солдат, воин!

— Да, я – воин!

Араб не услышал злобного шипения раздраженной гюрзы в голосе Герхарда.

Уходили из дома по-одному. Когда вышел Халиль, эстонец быстро встал, приказав заместителю:

— Георг! Халиль не должен выйти из усадьбы, он может нам все дело загубить, мусульманин чертов!

— Я понял тебя, Герхард!

Ломидзе взял с собой широкий тесак, пошел следом за арабом.

Вскоре в конце виноградника раздался короткий вскрик. Его не услышал никто, кроме Герхарда, вышедшего на балкон.

Георг вернулся, доложил:

— Араб отправился к себе на родину, в долину предков, – грузин засмеялся.

— Свяжись со своими, пусть семьей Гамаевых займутся, в 0 часов, как и везде! Сам останешься со мной. Велиевых мы будем делать втроем: я, ты да Василь. Тебе с Таравкой придется заняться детьми, их у Ахмеда восемь штук, ну а самого чечена и его трех жен возьму на себя я.

— Ладно! Но за детей надо бы доплатить, а, Герхард?

— Тебе лично или вам с Таравкой?

— Василь лишний! После операции в Грузии он мне нужен. Так что доплати мне.

— Вот и заберешь при расчете его долю.

— Заметано! Мы тоже начнем в полночь?

— Да, а пока подумаем об отходе да Таравку дождемся, он своих хохлов инструктирует.

Таравка пришел через десять минут.

— Василь, твои люди знают, что делать в полночь?

— Да, я им все объяснил только что.

— Никто не залупился против?

— Нет! Моих орлов интересует сумма, а не жизни этих немытых абреков.

— Хорошо! Не в службу, а в дружбу. В углу под одеялами лежит военная форма прапорщика. А в винограднике, на выходе со двора, тело Халиля. Налетел бедный араб в темноте на нож, умер. Переодень его и оставь на месте. Одежду принеси сюда.

Таравка внимательно посмотрел на эстонца. Тот взгляда не отвел, ответив на немой вопрос:

— Ну что, Василь, смотришь? Разве я поступил неправильно? Ты же слышал, что заявил на сходке араб? Можно после этого оставлять его в живых? К тому же доля Халиля равномерно разделится среди командиров отделений. Посчитай, сколько ты заработал одним моим решением?

— Ладно! Где, говоришь, форма? Только какой из араба российский прапор?

— За цыгана сойдет.

— Хм! Цыган и прапор? Я подобное только в кино про Будулая видел, но то ж кино?

— Иди, Василь, выполняй, что тебе говорят, и возвращайся, будешь работать со мной и Георгом.

Таравка вышел, нашел Халиля, переодел араба, осмотрел его. Действительно, на цыгана похож. Достал нож, воткнул его через форму в рану, нанесенную Георгом, прямо под сердце. А то ерунда получается, грудь пробита, а форма цела. Усмехнулся. Да, цыган из араба знатный вышел! Но ничего, все одно морды им придется увечить.

Он вернулся к подельникам.

— Все в порядке, командир!

— Приляг, – предложил Герхард.

В это время в залу поднялся хозяин дома.

— Господин Милле! Я хотел узнать, нужно ли вам еще что? А то время позднее, семья ложится спать, с вашего позволения.

— Да, конечно, отдыхайте! Нам ничего не надо, спасибо и… спокойной ночи, Ахмед! Тебе и твоему семейству.

— Спокойной ночи, господа!

Ахмед тихо удалился.

Наступило молчание. Герхард, Георг и Таравка курили.

Эстонец посмотрел на часы: 23-40.

— Так, господа, обсудим план действий конкретно в доме. Георг и ты, Василь, берете пистолеты «ТТ» с глушителями и саперные лопатки. Ровно в полночь спускаетесь в детскую. Работаете быстро. Шестерых сразу мочите из стволов, двоих рубите лопатами. Ну, а я займусь Ахмедом и его женами. В 0-30 все должно быть кончено! И больше крови, больше жестокости. Это любят журналисты. Фотографии этого растерзанного русскими солдатами селения обойдут весь мир! Будете где-нибудь в обществе ахающих проституток, на море, рассматривать плоды трудов своих.

Часы на руке Герхарда пропищали полночь. 0 часов! Начали!

Ломидзе и Таравка вытащили «ТТ», привели их в боевую готовность, загнав патрон в патронник и укрепив на стволах глушители. Взяли саперные лопатки, стоявшие у стены, пошли на выход, освещая себе путь фонарями.

За время пребывания в доме они хорошо узнали его внутреннее расположение, поэтому двигались уверенно и бесшумно.

Вот и детская комната!

Наемники открыли двери, вошли в небольшую комнату.

На полу в ряд спали дети. Но их почему-то оказалось семеро. Георг с Таравкой переглянулись. Последний пожал плечами. Ломидзе пальцем указал на детей, выделив крайних: мальчика лет четырех и девочку года на три постарше.

Таравка кивнул головой, что понял.

Бандиты сняли пистолеты с предохранителей. Прицелившись, каждый выстрелил по пять раз в головы спящих детей, разбивая их мощными пулями «ТТ». Отстреляв, разошлись в стороны, к тем детям, что спали с краю. В ход пошли саперные лопатки. Отрубив изуродованные головки, забрызгав кровью и серой жидкостью постель, ставшую общим саваном для ни в чем не повинных детей, протерли ручки орудий смерти, бросили лопатки на убитые крохотные тела.

С «ТТ» сняли глушители. Закрыв за собой двери, пошли в женскую половину дома. Возможно, Герхарду там понадобится помощь.

Но эстонец в помощи не нуждался.

Держа в одной руке нож, в другой пистолет, он первым делом зашел в спальню к Ахмеду, который после любовных утех с третьей, самой пока желанной женой спокойно спал. Рядом голой лежала молодая женщина.

Герхард на минуту остановил свой взгляд на точеной фигурке шестнадцатилетней женщины. Черные волосы длинной прядью спадали с плеч, слегка прикрывая стоящую торчком упругую грудь, ноги были раскинуты в стороны, выставляя напоказ интимное место.