– Фалькао, зачем катер приплывал? За тобой?

– За нами, Марек. Все изменилось там, в институте…

– Ничто не вечно… Даже искусственный интеллект, – глядя в океан, высказался седой Стаевски. – И что ты решил? Я так понял, что Кирилл вместо наживки сработал?

– Там сложнее, Марек. Но, в принципе, ты правильно говоришь.

– Я сразу понял и всю ночь думал. Не спал, наверное, как и ты. Но тебе хоть было чем заняться. С сыном поговорить – это больше, чем ночной сон. Я много передумал, Фалькао… Чтобы не повторять всю эту ночь, я скажу просто, а ты, пожалуйста, согласись с этим. У тебя все равно не будет мощных аргументов. Я, господин факир, остаюсь здесь…

– Марек…

– Подожди, Фалькао, не торопись. Твое «Марек» – это забота обо мне, и всё. А я всю ночь этим и занимался, что заботился о себе… Много передумал. Даже вспомнил молодость свою, вспомнил, как ты меня в Дубровник притащил… Всё в голове тихо проплыло, Фалькао, и исчезло. Словно и не было. Вот итог моих воспоминаний. Я не хочу сказать, что мне тут распрекрасно, нет. Не могу сказать, что и в Байхапуре мне было неуютно. Там я работал на тебя, на «Лотос» и тихо жил. Ну ты это и сам все знаешь. Здесь, Фалькао, я увидел себя и стал уважать… По-настоящему, а не по рейтингу значимости в ученом мире. Не по доходам своим и благосостоянию. Я стал уважать себя голого и босого, без погон, без должности и без чинопочитания. Это дорогого стоит, Фалькао. Мало кто в мире способен на искреннее уважение к себе. Не самоуважение, а именно уважение к себе. Вот это главное, что я понял за ночь. Зря я раньше не думал об этом. Может, не нужно было. Время не приходило. Вот мы с тобой потратили жизнь, ну пусть половину ее, на создание искусственного интеллекта. На создание молотка, которым можно разбить стеклянную дверь и войти в следующий этап понимания мироздания, человека, Бога. Вот мы разбили это стекло, и что? Что изменилось? Ничего, Фалькао, ничего. Разве что человек теперь еще больше прижат к полу, как прижимают провинившихся к стенке, не давая им пошевелиться. Вот итог наших с тобой открытий, итог нашей с тобой осмысленной жизни. А я здесь, в этом подземелье человеческой низости, понаоткрывал все, что только можно.

Профессор держал чашку с кофе, к которой не притронулся за все это время. Он слушал своего старого друга, человека, глядящего в даль океана и тихо говорящего простые слова о сложной жизни.

– Вот что я понял, – продолжал Стаевски. – Понял какой-то глубиной, совсем не головой, совсем не сердцем. Чем-то непонятным, но таким мощным и твердым. Не знаю, как сказать. Ну, если ты способен разговаривать с другими мирами, то тебе это объяснять и не надо.

Стаевски вдруг посмотрел на профессора. От неожиданности, что на него смотрят глаза, Афа вздрогнул. Именно глаза, другого профессор просто не замечал. Глаза смотрели на Афу откуда-то издалека, совсем не из этого мира, строгие и одновременно спокойные, даже умиротворенные. Никогда Стаевски так не смотрел – всегда в прищуре или постоянно двигающимися зрачками, словно старик пытался не пропустить ни одной детали, отчего никогда ничего и не замечал. Сейчас глаза были абсолютно неподвижны, но живы. Странное ощущение оставалось после этих глаз. Ни одного, даже совсем мизерного движения, словно застыли в бесконечности эти глаза – они были живы и смотрели на профессора. Он чувствовал взгляд. Так однажды Афа смотрел на картину, портрет, который впивался взглядом в профессора. Краски на полотне высохли еще триста-четыреста лет назад, а глаза смотрели на профессора сейчас, в это самое мгновение. Стаевски смотрел на Афу из безграничной вечности, смотрел и смотрел… Все мироздание глядело на профессора…

– У человека нет другого пути, Фалькао, чем путь к Богу. Все остальные дороги – это путь от Бога, куда бы они ни вели. А путь к Богу может быть различным. Я, во всяком случае, знаю о двух вариантах. Твоем и моем. Твой путь прямой и требует от человека недюжинной силы чувства, воли, ума и еще многого. И результат я вижу, Фалькао… Ты уже не человек, ты почти бог. Не знаю, как сказать. Ты сам понимаешь себя и о себе… А есть и мой путь, факир. Я пришел к нему этой ночью, хотя оказалось, что иду по нему уже приличное время. Это путь слабого человека. Не такого, как ты. Не первооткрывателя, если сказать высокопарно… Я утром встаю и пью кофе. И пока пью, думаю: как пришпандорить к палке вторую палку? Чтобы держалась и еще служила человеку долгое время. Вот что я думаю. А потом иду в мастерскую и делаю то, что придумал утром. Делаю целый день. А вечером я ложусь спать и думаю, уже лежа: как сконструировать шарнир, чтобы двери могли закрываться и не открываться от ветра. Это я тебе пример привожу. Главное, Фалькао, в том, что я не помню себя ни одной секунды отдыхающим или бездельничающим. Но я не изнуряю себя, поэтому не нуждаюсь в длительном отдыхе. Я с радостью работаю… Ты знаешь, почему наша цивилизация терпит крах? Я тебе скажу: когда-то давно, на заре своей, люди пришли к хитрому правилу: одним оставить непосильный труд, а другим – возможность ничего не делать. Всем так понравилось, что изобретения или открытия служили теперь исключительно облегчению труда. Даже не облегчению, а ускорению. Чтобы оставить как можно больше времени для ничегонеделания. Езус Мария, вот она, наша цивилизация! Труд заменен на размышление о труде. Дурачки, вроде фанатиков, пытаются избавить себя от бессмысленного отдыха, закрываются все вместе в укромном уголочке и пашут круглосуточно или молятся. Трудятся, чтобы заполнить время безделья, молятся, чтобы заполнить праздномыслие. А смысл труда? Смысл труда – занять себя! Тупик, Фалькао.

Стаевски допил кофе и встал. Поднялся и профессор.

– Афа, я счастлив, не лишай меня этого, прошу тебя. Обними меня и прощай!

Мужчины обнялись и разошлись, каждый в свою сторону. Уже в спину старик крикнул:

– К Варгасу зайди, он ждет тебя…

L

Вождь сидел у своего дома и играл с кем-то из поселенцев в нарды. Стаевски постарался украсить доску, собрал коллекцию маленьких плоских камешков и подарил Варгасу. В Байхапуре нарды были игрой номер один. Устраивались даже чемпионаты республики. Здесь, в городке, тоже не было отбоя от желающих. Игра была настоящим событием –